Уж замуж невтерпеж
Шрифт:
– Смерть! – громче завыла старуха, хотя куда уж громче, казалось бы. Вытянувши руки, она затрясла ими так, что костяные браслеты на запястьях забренчали. – Смерть идет… смерть грядет… вижу, вижу… близка она! И бедствия многие случатся! И тьма падет на мир…
Она вдруг замерла, раскрывши рот.
Глаза её закатились, а лицо скривилось. И показалось вдруг, что вот-вот лицо это треснет, что выглянет из-под желтой, разрисованной морщинами кожи, нечто до того жуткое, что человеку обыкновенному глядеть на это никак невозможно.
Да только и взгляда отвести не выйдет.
Старуха
Дернула шеей.
Руки вытянутые опали и она словно сгорбилась под тяжестью их.
– Тьма, – голос вдруг сделался сух и скрипуч, что старая арба. – Тьма близко. Тьма рядом.
– А вот это уже серьезно, – Яра перестала улыбаться. Да и Теттенике поняла, что сейчас видит… иное? Ахху способны прозревать грядущее.
Не все, лишь некоторые, но… но как тогда?
– Уже близко. Кровь ушла. Кровь вернулась. Кровь отворит запертое, – рот закрылся и губы задрожали. А из уголка потекла тонкая нить слюны. Теттенике смотрела на эту нить и думала, что надо что-то сделать.
На помощь позвать.
Только… кто придет? Никогда и никто не помогал. А теперь вот…
– Она вернется! Она обязательно вернется… – старуха захрипела и схватилась обеими руками за горло, а потом, покачнувшись, осела на пол мешком грязного тряпья.
Глава 6
В которой задается риторический вопрос о том, кто виноват
«Трижды произнес он запретные слова, и окропил камень кровью черной курицы, возложил на него три ветви болотной полыни и перо ворона. Тогда-то и загремели небеса, гневом упреждая безумца, что пожелал свою душу бессмертную низринуть в пучины тьмы и беззакония»
Я стояла и смотрела на труп.
Задумчиво так. И ведь самое интересное, что никаких особых эмоций этот труп не вызывал, разве что раздражение. Приехала тут. Померла. А нам теперь думай, что делать и как девиц успокоить. Хотя… девицы тоже стояли и смотрели.
Презадумчиво.
– Сердечная жила не выдержала, – сказала Летиция Ладхемская и, подхвативши юбки, подошла к покойнице. А я еще подумала, что, может, она вовсе и не мертва.
Нет, лежит себе, рот перекривился, глаза распахнуты, в потолок пялятся, но… вдруг да просто приступ какой?
Или еще чего.
– Или мозговая, – добавила Ладхемская принцесса, старательно обминая юбки. – Мне потрогать её надо.
– Вы… уверены? – поинтересовался Ричард.
– Само собой. Как иначе я могу определить причину смерти? – в раздражении принцесса дернула юбки. – Как же это все не вовремя…
Точно.
Вот был обед.
Душевная беседа о прошлом, как-то мило и незаметно перешедшая в разговоры о настоящем и архитектуре. Когда о прошлом и родстве говорить стало неловко. Еще, кажется, музыку пытались обсуждать, но без особого успеха.
О погоде поговорили.
И кто-то
И ведь желание это, которое заметила не только я, Командора смутило.
Потому-то и гулять он не пошел. Делами отговорился.
Необходимостью что-то там проинспектировать. С ним сразу захотели инспектировать и прочие, сперва ладхемцы, которые определенно не отличались скромностью, там и степняки с островитянами, и виросцы. И как-то у всех вдруг сразу дела нашлись.
Кроме Ричарда.
Он на меня поглядел тоскливо, подавил вздох и пошел гулять. В сад. То есть, во двор, потому как сад выглядел слишком уж первозданно. В такой не всякую девицу гулять поведешь.
Ну а я…
Я тоже пошла.
На всякий случай. Ричард, он, конечно, может, и Повелитель Тьмы, но все равно добрый и немного наивный. И как знать, что случится может. Принцессы-то на диво хваткие. За такими глаз да глаз нужен.
Гуляли мы.
Гуляли.
Ладхемки щебетали о чем-то. Мудрослава Виросская беседовала с Брунгильдой и как-то так, что та позабыла о смущении и говорила тихо, но страстно. Сопровождавший её мужчина – звали его Никасом – время от времени задавал вопросы… а потом как-то так получилось, что раздался крик.
Тонкий такой.
Женский.
Но за мгновенье до него Ричард вдруг остановился и, резко развернувшись к Замку, рявкнул:
– Тихо.
Все и замолчали. Включая единственного попугая, огромную птицу с ярко-красным оперением, принесенную дэром Гроббе, дабы несколько оживить пейзаж. Ну и придать парку хоть какой-то налет цивилизованности.
Попугай имел массивный клюв, мрачный вид и обыкновение тихонько, но с душою, материться вслед принцессам. Причем это его свойство обнаружилось только сегодня.
Принцессы сделали вид, что не слышат.
А я даже не разозлилась.
Но главное, что, когда Ричард сказал это вот свое «тихо», то замолчали все, включая нахохлившуюся птицу. А Повелитель Тьмы, развернувшись, бросился прочь.
Бегом.
За ним я.
Принцессы.
И вот… стоим в коридоре. И главное, людно так.
– Да помогите же! – Летиция опять дернула платье и ткань слегка затрещала. А она все-таки сумела присесть.
Сперва присесть. Потом встать на четвереньки, опираясь одной рукой на кружево. Вторую принцесса вытянула и осторожно коснулась пальцами старухи.
Выругалась.
Почти как попугай. Вот, говорю же, глаз да глаз. С виду-то приличная принцесса. Классическая даже. А такие выражения знает! Я тоже запомнила. Для общего развития.
Жизнь – штука сложная, никогда не знаешь, что в ней пригодится.
– Она умерла, – торжественно провозгласила Летиция Ладхемская, пытаясь обуздать мешающее ей кружево.
– Заметили, – отозвалась Брунгильда, хмурясь.
– Она уже давно умерла.
– Быть того не может! – воскликнула рябая девица и подпрыгнула от переполнявшей её энергии. – Мы ж только что вот говорили!