Уж замуж невтерпеж

Демина Карина

– Чего только люди для красоты не делают, – протянула демоница задумчиво.

И вздохнула.

Летиция тоже вздохнула.

Корсет давил на ребра и на грудь, которая была слишком велика, а потому, чтобы выпрямить линию приходилось утягивать её совсем уж плотно.

Фижмы были тяжелы.

Платье и того тяжелее. От пудры зудела кожа. Под париком парило.

– Это да, – раздался до отвращения бодрый голос. – Вот помнится у нас одна девка к щекам жаб прикладывала.

– Зачем? – Летиция с неудовольствием поглядела на тощую особу, чье лицо

было столь отвратительно, что не понятно было, как ей с этим вот лицом, сплошь изрытым оспинами, вовсе удалось войти в свиту цесаревны.

Дикие они люди.

Не понимают, что тонким натурам следует окружать себя прекрасным.

– Так для красоты же ж! Всем ведомо, что жабья слизь самое верное средство супротив морщин, – девица потянулась. – Ну да белила тоже хорошо. Рожу поплотней намазал и не видно, есть ли там морщины или другого чего.

– Нет там морщин! – взвизгнула Летиция, испытывая острое желание огреть сию наглую особу по голове.

– Да? – девка нахмурилась. – А так-то и не скажешь. Морда-то ладно намалевана. Аки на портрете!

И произнеся сие, повернулась задом.

Только сила воли удержала Летицию от того, чтобы не отвесить наглой девке пинка. Ну и наличие свидетелей. Почему-то подумалось, что пинающаяся принцесса – это не совсем то, что добавит Ладхему политического веса.

Глава 3

Где идет завтрак или даже обед и ведутся о пользе прогресса

«И нет хуже женщины, излишне увлеченной делом пустым, ибо тогда, в увлечении своем, слабость исконную женской натуры проявляя, забывает она и о доме, и о супруге, коий страдает премного, вынужденный влачить голодное существование, прозябая в тоске и неустроенности».

Трактат о дурных женских привычках, которые многие беды способны вызвать и брак разрушить, писанный достопочтенным магистром Нинусом на примере собственной неудачной жизни.

Ричард смотрел на потенциальных невест. Они смотрели на Ричарда. И как-то от этого становилось до крайности неуютненько.

Ведь смотрели выжидающе.

И появлялось нехорошее ощущение, будто он совершил огромную ошибку. Будто взял и ненароком пообещал всем этим девицам что-то, чего не сможет исполнить при всем своем желании. Он поерзал и покосился на сидевшего рядом Ксандра. Тот тоже был отчего-то мрачен и даже как-то… поблек, что ли?

Такое вот появилось ощущение легкой неправильности.

Сидит, в тарелку уставился. Вилку серебряную в руке крутит, ничего-то не замечая.

– Простите, – раздался звонкий голос Ариции Ладхемской.

Она, в отличие от старшей сестры, облачилась в платье цвета молодой зелени. И парик выбрала желтый, кудряшками. Из кудряшек этих выглядывали перышки, а на самой макушке застряла крохотная шляпка в виде кораблика.

Наверное, это было красиво, но Ричард не мог отделаться от мысли, что кораблику в волосах грустно. Его бы

вытащить и на волю.

…весенний ручей пробивался сквозь снежное покрывало. Темная вода летела по камням, спеша добраться до узкой трещины, а там, по ней, и к реке. Весной горные реки становятся злыми. Они вбирают в себя талые снега, и гремят, грохочут, тревожат скалы.

Страшно.

Но отец смеется. И Ричард делает шаг. Камни скользкие, покрытые не растаявшей еще наледью. Кораблик в руках. Легкий. Сделанный из щепок и обрезка ткани. Вода подхватывает его не сразу. Она осторожно пробует, касается темного борта, толкает в него, неловко так, будто смущаясь. И в конце концов, решившись разом, вдруг подсовывает ледяную лапу, поднимает на волну.

– Плывет! – Ричарду так радостно, что от этой радости он хлопает в ладоши. Смеется. И поскальзывается.

Он бы упал, в ручей или на камне, но сильные руки подхватили.

Удержали.

Подбросили.

– Конечно, плывет, – голос отца рокочет, как тот старый водопад, к которому они ходили зимой. – Отчего б ему не плыть.

И они стоят.

Смотрят.

Ричард моргнул, избавляясь от наваждения.

– …значит, вы действительно мертвый? Полностью? Совершенно? – ладхемская принцесса даже привстала, то ли чтобы лучше видеть, то ли чтобы её саму было слышно.

– Ухо живое.

– Ухо?

– Левое, – Ксандр потрогал это самое ухо, в котором поблескивал огненный топаз. – Или правое. Простите, позабыл за давностью лет.

– Шутите, – догадалась принцесса.

– Пытаюсь.

– Извините мою сестру, – протянула вторая, которая ныне была тоже в кучеряшках, но розовых. К счастью, без кораблика.

Зато с цветами, что выглядывали из парика то тут, то там.

Интересно, а если парик снять, волосы под ним будут? Свои? И если будут, то какие они? Короткие? А может, они вовсе головы бреют?

Мысль смутила.

Какое, собственно говоря, Ричарду дело. Но теперь почему-то, глядя на ладхемских принцесс, он не мог отделаться от мысли, что на лысину парик крепить проще. И… и вдруг они не потому лысые, что удобнее так? А наоборот?

Вдруг они просто лысые? А парики уже придумали, чтобы скрыть это?

И тогда… тогда зачем ему лысая жена?

А еще дети тоже лысыми могут быть.

И конечно, не сказать, чтобы это как-то повлияло на все остальное, в конце концов, местная нежить излишним эстетизмом не страдает, но… как-то оно не то, что ли.

– Если вы совсем мертвый, то зачем вам еда?

– За компанию, – ответил Ксандр, нисколько не смутившись. – Меня в свое время учили, что крайне невежливо смущать гостей отсутствием аппетита.

– А… – потянула Летиция.

Ариция же выставила вилку вперед:

– Ученые считают, что существование мертвой материи невозможно.

– Да ну?

– Именно. Вы ходите. Говорите. Думаете, надеюсь.

– Иногда. По праздникам.

– Не важно, некоторые и того не могут, – отмахнулась принцесса. – Вы потребляете пищу. Следовательно, вы живы.