Ужас глубин
Шрифт:
— Уже сделано, господин Председатель. Я поручил это дело Фениксу и Сантьяго. Скоро они отправятся туда, чтобы оценить ситуацию с точки зрения безопасности.
— А может, лучше пусть они занимаются проблемой бродяг? КОГ уничтожила армию Саранчи, и вдруг оказывается, что мы не в состоянии справиться с кучкой полуголодных оборванцев?!
— Мне лучше знать, кто из моих людей способен быстрее решить эту проблему, господин Председатель. — «И я здесь начальник штаба, черт бы тебя побрал. Ярешаю, куда отправить своих людей». Критические
Прескотт на секунду нахмурился, но не стал спрашивать объяснений. В любом случае не нужно было быть гением, чтобы сообразить, о чем говорит Хоффман. Горасная не в состоянии была охранять эту чертову вышку — или эксплуатировать ее — без поддержки КОГ. Да, она отвлечет на себя часть солдат КОГ. Но Коалиция нуждается в Имульсии для поддержания работоспособности флота, для постройки города и для того, чтобы снова вытащить этот чертов остров из прошлого века.
Прескотт одарил Хоффмана своей самой лучшей сияющей улыбкой политика — никаких зубов, только приподнятые уголки губ.
— Я в вас абсолютно уверен, полковник. Мы бы никогда не смогли дожить до этого дня, если бы вы не стояли во главе армии. С нетерпением жду вашего отчета.
Прескотт умел говорить такие вещи, которые, по мнению Хоффмана, были наглой ложью или в лучшем случае огромным преувеличением, но которые в то же время заключали в себе зерно правды. Прескотт всегда думал над каждым словом, никогда ничего не говорил в сердцах, под влиянием эмоций. Этот ублюдок, вероятно, считает, что Хоффман — безмозглый солдафон, совершенно случайно оказавшийся во главе армии и не разбирающийся в государственных вопросах. На лице у него появилось слегка насмешливое выражение, как будто говорившее: «Ты в этом ничего не понимаешь».
Хоффман небрежно отдал честь и отправился коротким путем к командному центру, надеясь повидать Майклсона. Только когда он преодолел полдороги, до него полностью дошел смысл слов Председателя. Прескотт искал козла отпущения на случай, если что-то пойдет не так. «Стоять во главе» на языке Прескотта означало «нести ответственность за все». «И теперь это не его ответственность — моя. Умный, гад». Хотя Прескотт и обладал абсолютной властью, инстинкты политика приказывали ему прятаться за спины других и прикрывать свою задницу.
«Не совсем так. У него не было бы никакой власти без моих солдат. Ни сейчас, ни прежде. И теперь они нужны ему больше, чем когда-либо. Ага. Я все понял. Он прощупывает почву. Может, он уже волнуется насчет того, что будет с армией, если события развернутся не так, как он обещает? Может, он боится путча?»
Хоффман остановился и взглянул на военно-морскую эмблему, доминировавшую над базой, — на вершине высокой каменной колонны красовались якорь и шестерня; они четко вырисовывались на фоне прозрачного бирюзового неба, такого ясного, что казалось, сейчас не месяц штормов, а месяц цветения. Хоффман не был склонен к оптимизму, но, оказавшись среди стен, не испещренных отметинами от пуль, шагая по тротуару, не развороченному выползшими из-под земли
Конечно, он никогда бы не признался в этом вслух. Окружающие непременно решили бы, что у него начался старческий маразм. Он вошел в командный центр, и дежурные офицеры при виде его выпрямились в своих креслах.
— Все тихо, лейтенант? — спросил Хоффман, склоняясь над консолью связи, чтобы заглянуть в журнал учета происшествий. Пару раз в неделю бродяги совершали вылазки, причиняя ущерб имуществу, но пока жертв среди гражданских не было. Гибель гражданских лиц могла бы вызвать серьезное недовольство. — Откуда берутся эти сволочи, в канализации размножаются, что ли? Председатель вне себя.
— Час назад замечен противник, сэр. — Доннельд Матьесон, сидевший в инвалидном кресле, отъехал от своей консоли. — Отряд «Сигма» вступил с ними в бой, подтверждено двое убитых среди врагов.
— А где лейтенант Штрауд?
— Занимается патрулированием. Они с сержантом Матаки испытывают поисковую собаку, помните?
Да, он помнил. Он пообещал Ане, что чаще будет отправлять ее на передовую, и теперь ему приходилось выполнять это обещание.
— Я всегда за простые, проверенные временем методы.
— Мне нужно дать какое-то задание той женщине из команды саперов майора Рейда.
«Рейд. Сволочь двуличная».
— Какой женщине?
— Рядовому Бирн. — Матьесон смолк. У него была привычка разделять предложения паузами, и чем дольше была пауза, тем сильнее было его неодобрение. — Сэм Бирн. Та, которая всем делает татуировки.
— А, ясно. Да, она из Кашкура.
— Вы знали ее отца, верно? Она об этом говорила.
«Знал ли я его? Он был одним из моих солдат. Двадцать шестой Королевский полк Тиранской пехоты. Сегодня мне не дадут забыть Кузнецкие Врата».
— Знал, — подтвердил Хоффман. — Отправьте ее вместе с Матаки и Штрауд. Сочувствую бродягам, которые попадутся на пути этой компании гарпий.
Хоффман никогда открыто не выражал озабоченность безопасностью женшин-солдат, но Матьесон знал его слишком хорошо и понял, что имеет в виду полковник. Здесь не делали различий между полами. Либо женщина может выполнять солдатскую работу так же, как и мужчина, либо не может, и если нет — то не сражается на передовой. Ане Штрауд не хватало опыта, а Сэм Бирн всегда рада была показать, что готова пойти в атаку впереди мужчин, даже если в этом не было необходимости. Берни придется справляться с двумя проблемами сразу, так что работы у нее будет по горло.
«Берни знает, что делает. Она хорошо на них повлияет. Если отправить Бирн с мужчинами, она только и будет делать, что задирать всех и лезть на рожон».
— Точно, сэр, — согласился Матьесон. — Я всегда считал, что женщины страшнее нас, мужчин, когда выходят из себя.
Возможно, это было просто общее место. А может, лейтенант имел в виду именно Берни, потому что ее склонность к жестокой мести уже стала одной из полковых легенд.
Но как бы там ни было, Хоффман не клюнул на эту наживку: