Ужас приходит в полнолуние
Шрифт:
Мальчонка растерянно заморгал, и у него мигом покраснели уши. Народ одобрительно засвистел и бурно зааплодировал.
— Знаете, люди, таким способом я готова передвигаться всю оставшуюся жизнь, — громко сказала я все тем же мягким грудным голосом. — Мне нравится. А тебе? — спросила я Андрюшу.
Он попытался что-то из себя выдавить. Не получилось.
— Лезть дальше? — поинтересовалась я у мальчонки.
— Конечно, за чем же дело стало, — завистливо сказала Анюта.
— Залезай, залезай, — Анюту поддержала Манечка. — Кавалер
Бедный мальчонка окончательно потерял дар речи и только отрицательно помотал головой.
— Так я не поняла — да или нет? — спросила я его.
— Нет, я вовсе не против, — прохрипел он наконец.
— Ловлю тебя на слове, — нежно проворковала я. — Потом не вздумай отказываться.
— А я и не отказываюсь, — раздался все тот же хрип.
— И не пожалеешь? — не унималась я.
Андрюша не успел ответить. Мишаня, которому затянувшееся представление уже надоело, проворчал:
— Ладно, пошли, пошли. Эксперименты будете на озере проводить. Где лес погуще.
С показной неохотой я скользнула вниз, проехавшись по Андрюше всем телом. Чтобы он до конца (того самого) прочувствовал сей момент. И, разжав руки, легко от него отстранилась. У бедного мальчонки покраснели уже не только уши, но и все лицо, и шея.
— Не любят они меня, Андрюша, ох, не любят, — вздохнула я. — Завидуют. Ну ладно, пойдем.
И не оборачиваясь, зная что он уже никуда от меня не денется, я уверенно зашагала вперед. Я пошла по протоптанной тропинке, которая вела от края платформы прямо в сосновый бор. Дорогу от станции к Марьину озеру я знала как свои пять пальцев — ведь не в первый раз приехала к Стасюне. Разумеется, никаких рюкзаков умная девочка Алена не взяла — только небольшую корзинку с бутербродами и минералкой «виши».
Понятно дело, Андрюша, как застоявшийся слон, с энтузиазмом двинулся следом за мной.
Пока остальные разбирали вещи и ждали друг друга, мы с Андрюшей углубились в нагретый солнцем сосняк. Я слышала, как мальчонка бодро топает по усыпанной сосновыми иглами, слегка пружинящей тропинке. Я шла чуть впереди и насвистывала битловскую «Каждый нуждается в любви», в такт мелодии помахивая сорванной длинной травинкой. На затылке у меня подпрыгивали стянутые в пони-тейл волосы.
Тут я обернулась на ходу — вроде как обеспокоилась за отставших ребят. На самом же деле меня интересовал исключительно Андрюша.
Не надо забывать, что сзади на майке у меня был глубокий, до самого ремня джинсов вырез, открывающий загорелую спину с идеально гладкой кожей. Кожей своей я очень горжусь. А джинсы, в свою очередь, туго обтягивали все, что должны были обтягивать. Поэтому мальчонка, в чем я убедилась оглянувшись, при всем желании не мог отвести от меня глаз. И он, бедняга, загипнотизированный зрелищем ритмичного покачивания моих круглых ягодиц, окончательно обалдел. Смотреть со спины на девушку с хорошей фигурой, и тем более когда она хочет, чтобы ее как следует
Думаю, что о Стасе мальчонка забыл напрочь. Скорее всего, у него вообще сейчас мысли выше пояса не поднимались.
Понятное дело.
Внезапно я остановилась так резко, что Андрюша чуть на меня не налетел. Я повернулась к нему. Бросила взгляд на приотставших, мелькающих за оранжевыми стволами сосен ребят.
— Слушай, Андрюша, — сказала я, — кажется, я слегка подзабыла дорогу к озеру. Пожалуй, так мы можем и заблудиться.
Я самым бессовестным образом врала.
— Поэтому давай лучше ты меня поведешь, а я, чтобы не потеряться, буду за тебя держаться. — И с этими словами я положила свою ладошку на сгиб его правой руки. И легонько-легонько ее пожала. — Хорошо?
И тогда я увидела, что враз вспотевший Андрюша Скоков пропал окончательно и бесповоротно.
Глава 11. УБИЙЦА
Комната была большая, неухоженная.
Она находилась в одном из деревянных дачных домов, похожем на любой другой дом в академпоселке. Расположена она была на самой верхотуре, на чердаке, превращенном в жилое помещение. Хозяин мог попасть в нее только через квадратный люк в потолке второго этажа, из небольшой кладовки. Края люка были так искусно подогнаны к доскам потолка, что постороннему взгляду он практически был незаметен. Хозяин забирался на чердак, придвигая к люку небольшую приставную лестницу, хранившуюся здесь же, в кладовке.
В этой комнате на чердаке никто никогда не бывал, кроме самого хозяина.
Дом стоял практически у самого леса. Верхушки деревьев четко выделялись на фоне уже начинающего темнеть небосвода. Лес был виден в единственное небольшое и очень узкое окно, похожее на бойницу средневекового замка. К тому же окно было задернуто черными плотными шторами так, что оставалась лишь небольшая щель.
Снаружи никто не мог разглядеть, что делалось в этой чердачной комнате.
Комната выглядела совершенно обыденно — простенькие неприметные обои, скудная обстановка: старомодный трехстворчатый шкаф, широкая низкая тахта и в изголовье тахты — тумбочка с включенной настольной лампой под узким колпаком. И больше ничего.
В комнате царил полумрак.
Тахта почему-то стояла посреди комнаты. На ней было постелено покрывало из хорошо выделанных медвежьих шкур. В изголовье тахты валялись две подушки в цветастых ситцевых наволочках.
И еще: все стены комнаты были сверху донизу увешаны фотографиями. Маленькими и большими, цветными и черно-белыми. И на всех снимках были только волки. Поодиночке, парами, стаями. Стоящие и бегущие. Отовсюду смотрели оскаленные пасти и сверкающие узкие глаза.
Горящая лампа освещала лежащего ничком на кровати обнаженного человека. Лица его не было видно.