Ужасные невинные

Платова Виктория Евгеньевна

jukebox; тебе ведь не было страшно?

lost a girl: было забавно, а страшно не было. Да, было забавно. Ты удивлен?

jukebox: нет. Она знала, кого выбрать.

lost a girl: она?

jukebox: она. Девушка, которая танцует сальсу. Ты сам ее так назвал.

lost a girl: я так ее не называл. Это была твоя идея?

jukebox: нет.

lost a girl: я вспомнил. Это Лора. Лора – моя подруга, она умерла.

jukebox:

сочувствую.

lost a girl: ей? Ей уже все равно. Мне тоже, хотя Лора была забавной.

jukebox: она первая назвала твою подругу забавной.

lost a girl: ты прекрасно осведомлен, я давно это понял, так что не напрягайся. Что будет дальше?

jukebox: откуда же мне знать?:-):-) но на твоем месте я бы поскорее убрался.

lost a girl: там, где я сейчас, – опасно оставаться?

jukebox: а как ты думаешь?:-):-) и позаботься о коте.

lost a girl: не переживай, кота я не оставлю. Я увижу ее?

jukebox: ты ведь уже видел ее :-):-):-)

lost a girl: пошел ты!

jukebox покидает чат. Возвращайся, jukebox!

Сукин сын, кто бы мог подумать, что он воспримет мою последнюю реплику так буквально. Но кем бы ни был этот сукин сын, мне не мешало бы последовать за ним. Мне не мешало бы поторопиться. Я удаляю сообщения в журнале, ссылки на те места в Интернете, которые посетил за последние пятнадцать минут, ничто не должно свидетельствовать о том, что в компьютере Анны Брейнсдофер-Пайпер, писаки, кто-то рылся.

Волосы Анны.

Я боюсь, что приключится та же жопа, которая уже приключилась: они не отпустят меня, обовьют не только щиколотки, а и колени, и торс, и шею, – но все обходится самым благоприятным для меня образом.

Волосы больше не западня, не силки. И проточной водой их не назовешь. Обыкновенные волосы обыкновенной женщины, лежащей на полу с проломленным затылком. Я стараюсь не касаться их, я переступаю через каштаново-серебристые пряди босыми пятками, еще никогда я не был так грациозен. Так аккуратен. Исполнен такого почтения. Даже сейчас, шваркнув кочергой по черепу Анны, я остаюсь при мнении, что она была самым симпатичным человеком, который встретился на моем пути за последние несколько лет.

Прощай, Анна.

Жаль, что я не могу сказать – До свидания, до завтра!

Ты обязательно попадешь на небеса, а уж там о тебе должным образом позаботятся.

…Муки ждет меня у рюкзака, в рюкзаке уложены:

книга Билли,

диск с файлами из папки «Last Temptation»,

саламандра – брелок с ключами от «Тойоты Лэнд Крузер»,

плюшевый кенгуру – брелок с ключами от Лориного «Галантца»,

флешка, которую дал мне Биг Босс,

телефонная зарядка,

бумажник настоящего Макса Ларина,

мобильник настоящего Макса Ларина

плюс:

книга Анны с дарственной надписью, которую я так и не прочел,

плюс:

брошюрка «Стокгольм, путеводитель по городу», издано в России и на русском, я нашел брошюрку

на книжной полке, среди таких же, посвященных разным городам и странам, Анне вовсе не нужно было покидать свой кабинет, чтобы прослыть любительницей путешествий. При помощи брошюрки «Стокгольм, путеводитель по городу» я надеюсь определить местоположение Библиотечной улицы, прибегать к помощи кого-то из аборигенов мне не хочется. К тому же я не знаю шведского, а мой английский вовсе не так хорош, как мне хотелось бы.

Я покидаю дом Анны Брейнсдофер-Пайпер на велосипеде ее мужа.

За моей спиной болтается рюкзак, а к багажнику прикреплена корзинка с Муки. Jukebox может не волноваться, и сам Муки может не волноваться – я позабочусь о коте.

Я покидаю дом Анны и оказываюсь на пустынной улице, дом Анны – всего лишь один из множества домов на этой улице, но я знаю точно, что буду вспоминать его с теплотой. Дурные воспоминания о Лягушонке уйдут, останутся лишь хорошие – об Анне, а о нигерийке Кирстен и помнить нечего. Анна. Да, Анна, хорошие воспоминания об Анне, они будут вызывать во мне чувство беспредметной грусти, меланхолии, одиночества, всего того, что определяется словом

saudade.

***

…Biblioteksgatan и есть Библиотечная улица, если я правильно понял Биг Босса. Но даже если я понял его неправильно и Biblioteksgatan переводится совсем не как Библиотечная улица, я прибыл по адресу.

Я уже видел это место.

На фотографии, стоявшей на камине Жан-Луи:

фронтон какой-то лавки – то ли бакалейной, то ли чайной, вьющиеся растения в кадках, выставленные на улицу. Лавка перекочевала сюда, в стокгольмскую реальность, прямиком с фотографии, двух мнений тут быть не может.

Biblioteksgatan, 13.

Я останавливаюсь на противоположной стороне улицы и несколько минут изучаю окрестности: либо фотография была не совсем точной, либо за время, прошедшее с фотосъемки, изменилась сама стокгольмская реальность: какой-то детали не хватает.

Какой-то очень важной детали.

На то, чтобы найти чертову Biblioteksgatan, мне потребовался час. С путеводителем все было в порядке, на шведскую архитектуру я не заглядывался (плевать мне на нее), Муки не донимал меня, сидел тихонько в своей корзинке, – все дело во мне, в тихой, сводящей с ума музыке, которая все это время звучит в моей башке.

Я подозреваю, что это фаду.

Убил, убийство, убийца, убиваю – шепчут мне невидимые гитарные струны.

Убил, убийство, убийца, убиваю – аккорд следует за аккордом, подобно волнам, накатывающимся одна задругой; волны лижут берег, они заметны лишь у кромки, а на море – первобытном, величественном – царит полный штиль. Освежающего бриза, вот чего ему не хватает.

И только я знаю, как его вызвать.

Убил, убийство, убийца, убиваю.

Ни одно из этих слов не пугает меня (поп fa nulla), ни одно из этих слов не заставит меня даже почесаться, разве что воспоминания об Анне – они уже сейчас будят во мне чувство беспредметной грусти, меланхолии, одиночества, всего того, что определяется как