Ужин с соблазнителем

Калинина Наталья Дмитриевна

Меня всегда интересовал монастырский уклад жизни и само понятие — монашество. Мамин сводный брат, мой дядя Боря, был монахом. Он укрылся в монастыре от роковых, неразрешимых страстей. Не знаю, удалось ли ему их обуздать, смирить свою плоть и жить сугубо духовной жизнью.

Размышляя об этом, я набрела на колодезный сруб в тени старой вербы. Я забралась на развилок веток метрах в трех от земли и, укрытая лениво шелестящей листвой, стала наблюдать за тем, что делается за полуразрушенной каменной оградой.

Монахов

было человек восемь-десять, не больше. Они как я поняла, ремонтировали свое жилище — двухэтажное строение с маленькими оконцами. Все до единого были в темных хламидах и с непокрытыми головами, хотя солнце пекло весьма ощутимо.

Внезапно колокол смолк. Я услышала птичий щебет. Чей-то насмешливый голос сказал:

— Как нехорошо подсматривать.

Я посмотрела вниз. Возле сруба стоял парень в драных джинсах и без майки. Он смотрел прямо мне в глаза.

Я спустилась на землю, он галантно подал мне руку. С виду был совсем мальчишкой — лет восемнадцать-девятнадцать, не больше.

— Извини. Мне нравится… Ну да, меня это умиротворяет. Я сама не знала, что меня это умиротворяет.

— Попей воды. — Он подал мне деревянный ковш, в котором плавал длинный листик ивы. Вода оказалась холодной и на редкость вкусной.

— Ты тоже один из них? — спросила я, увидев лежавшую на траве черную хламиду.

— Я сам по себе. Разве по мне не видно?

Я скользнула взглядом по его почти цыплячьей груди, на которой была наколка, изображавшая широко раскинувшего крылья орла.

— Видно. Прости, но мне пора.

— Боишься, я буду к тебе приставать? — Он протянул было ко мне руку, потом опустил ее в нерешительности. — Или, возможно, ты хочешь, чтоб я к тебе приставал?

— Я в состоянии тебя отшить, поверь.

Он рассмеялся.

— Ладно, мир, да? Меня зовут Василий. Ты из того дома, где случилось убийство?

— Какое убийство? — удивилась я.

— Понятно, если не прикидываешься. Дело в том, что менты жаждали его повесить на нас. Только у них ничего не вышло, хоть они и выдумали всякие улики.

— Слышу впервые.

— Вполне возможно. — Он неопределенно хмыкнул. — Вы купили этот дом или сняли на сезон?

— Вероятно, мы его купим. Но я бы хотела знать, что тут произошло.

— Сотников успел приватизировать и дом, и землю, хоть строили все за счет казны — об этом знают все в области. Как только он это сделал, его нашли с пулей в голове в собственной спальне. Девчонку, которая с ним была, придушили удавкой. Говорят, там на потолке зеркало, и они черт знает что выделывали. Вы с мужем спите в этой спальне?

Я ощутила, как по моей спине пробежал холодок.

— Я сплю в гамаке под сосной. У меня клаустрофобия, — пробормотала я.

— Вас там много народу?

Василий смотрел на меня оценивающе и не без интереса.

— Сегодня

утром прилетел «Боинг» с телохранителями. Все чемпионы по восточным единоборствам и первоклассные снайперы.

Он улыбнулся одними губами.

— У тебя нормально с юмором. Люблю таких людей. Эти, — парень махнул в сторону монастыря, — сидят на постной пище, и все их извилины давно выпрямились.

— А ты ешь скоромное?

— Иногда. Когда совсем невмоготу становится. Правда, от скоромной пищи хочется бабу, а здесь их сыскать не так уж и просто. Ну а мужики у нас хмурые и без фантазии. Словом, настоящий дурдом.

— Разве тебя тут насильно держат? Я всегда считала, что это добровольно.

Василий громко свистнул и с опаской покосился в сторону монастыря.

— Мне некуда идти. Разве ты в дружки возьмешь. У тебя старый муж?

Я собралась было сказать ему гадость, как он вдруг приложил палец к губам. Я услыхала шаги. Со стороны луга появился монах. Я сразу узнала в нем вчерашнего незнакомца, пожелавшего остаться неизвестным.

— Эта русалка пришла исповедаться и получить мое благословение. — Я видела, как у Василия забегали глаза. — Знакомьтесь: Глеб — девушка в красном бикини и с волосами цвета дикого меда. Ай-яй-яй, как жаль, что вы их обрезали в знак смирения и ухода от мирской суеты.

Этот монах, Глеб, смотрел мимо меня, хотя, я уверена, ему очень хотелось разглядеть меня — у меня чутье на подобные вещи.

Я тоже не стала злоупотреблять своим взглядом. Он был красив, этот Глеб. Той красотой, которая смогла бы смутить мой покой, если бы мы познакомились при других обстоятельствах.

Тут я вспомнила, что на мне, можно сказать, нет ничего, и ощутила настоящий стыд.

— Мне пора, — сказала я и почему-то стала пятиться.

— Я провожу вас, Ундина.

Это сказал Василий.

— Нет. — У Глеба оказался глуховатый баритон. У меня создалось впечатление, будто что-то мешает ему говорить. — Мы должны идти на огород. Так сказал отец Афанасий.

— А, плевать я хотел на этого деда. Дочь моя, куда же вы? Я еще не успел отпустить вам самый главный грех.

— Не заводись, Василий, сам потом пожалеешь.

— Да, да, конечно, монсеньор. Приходите, дочь моя, в другой раз. Когда моя совесть, то есть святой Глеб, будет спать.

Снова загудел колокол. Я шла под жарким солнцем, ощущая затылком равномерные толчки горячего воздуха от его ударов. Я обернулась посередине луга. Василий и Глеб шли вдоль монастырской стены. Они были в хламидах и простоволосые. Глеб шел вторым. Он оглянулся, но не на меня, а так, вокруг. И вдруг ускорил шаги.

— Во флигеле полно мышей. И вообще там раньше прислуга жила. Ты что, на самом деле боишься, что я могу тебя изнасиловать?