Ужин с соблазнителем
Шрифт:
— Даже не знаю, что тебе ответить. После того, что ты только что сказал, я уже, очевидно, не смогла бы поехать с тобой на край света.
Я проглотила слезы обиды и отвернулась.
— Ну, ну, будет тебе. Не зря существует мнение, что любовь совершенно слепа. Посмотри на меня хорошенько, Лора.
Ланс съехал на обочину и резко затормозил.
Я медленно повернула голову.
— Ты… Сегодня ты не похож на самого себя, — пролепетала я. — Наверное, ты расстроен встречей с Каро и…
Он смеялся очень долго. Теперь это был
— Прости меня, Лора. Умоляю тебя.
Мы с Кэролайн сидели за стойкой бара в пустом полутемном кафе аэропорта. Мой рейс все время откладывали. Для нас обеих время тянулось мучительно долго.
— Ладно. Постараемся забыть об этом.
Я вздохнула и зажгла сигарету.
— Он слишком увлекся игрой. Он никогда не может вовремя остановиться.
Кэролайн накрыла мою руку своей холодной нервной ладонью и слабо ее сжала.
— Но зачем? — спросила я и тут же пожалела о том, что задала этот вопрос — обида была очень свежа и по щекам потекли слезы.
— Ах, Лора, к тебе это не имеет никакого отношения. Говард, как и все геи, обожает розыгрыши. Миссис Маккормик с трудом отговорила его от пышной церемонии помолвки. Она сказала, что это уже настоящая пошлятина. Миссис Маккормик была великолепна в роли Бренды, не так ли?
Я отвернулась и утерла слезы.
— Говард просил передать тебе вот это.
Кэролайн протянула мне длинный кожаный футляр. Я машинально раскрыла его. Там лежал золотой браслет с мелкими бриллиантами и рубинами.
— Он собирался преподнести тебе его на так называемой помолвке. Возьми, Лора, это очень дорогая вещь.
Я замотала головой.
— Глупенькая. Они все влюбились в тебя — и этот так называемый Артур Мордред, и Борс, и миссис Лэнгсли. Поначалу им казалось, что ты тоже играешь — настолько ты была хороша и естественна в своей любви. — Кэролайн вздохнула. — Они говорят, у тебя чистая душа. Лора, дорогая, ну посуди сама: как я могла сказать Говарду «нет»? Он так завелся, когда узнал, что ты приедешь. Засел писать сценарий. Хотя, насколько мне известно, в основном импровизировал.
— Ты на самом деле собираешься выйти за Говарда замуж?
— А что мне остается делать? Я люблю его, Лора. Знаю: он балуется с несовершеннолетними, но я фригидна по натуре и, вероятно, другой уже не стану. Он обещал соблюдать внешние приличия.
— Он женится на тебе ради денег.
— Знаю. — Она нервно прикурила сигарету. — То же самое говорит мне и моя настоящая мать. Да, да, я не стала тебя с ней знакомить, потому что она… — Кэролайн замялась. — Словом, она не совсем здорова. Мать убеждена, что я должна принадлежать ей одной. Она страшная эгоистка, Лора. А мне осточертело мое одиночество.
— Неужели
— Все знают, что я богата. Все хотят моих денег, а не меня. Говард по крайней мере откровенен. К тому же он мне родной дядя. Так что капиталы останутся в нашей семье. Мать против моего замужества вообще. Когда же она узнает, что я выбрала себе в мужья Говарда, с ней попросту случится удар. — Я видела, как злорадно блеснули глаза Кэролайн. — Знаешь почему?
Я покачала головой.
— Потому что я останусь Лэнгсли. Она считает, я недостойна носить эту древнюю фамилию.
— Ты ненавидишь мать. Почему?
— Она сломала мне жизнь. Дело в том, что у нас в доме всегда царил культ Говарда. Его создала моя мать. Она поклонялась ему как какому-то идолу. Повторяла глупости, которые он говорил, словно это были перлы премудрости. Она помешалась на Говарде. Он стал для нее эталоном мужчины. А ведь он далеко не красавец. Правда, Лора?
Я невольно вздохнула, вспомнив, как был прекрасен Говард в роли Ланселота. Кэролайн словно угадала мои мысли.
— С тобой он был изумителен. Я поймала себя на том, что завидую тебе, когда вы с Говардом отъезжали от ворот. Это была твоя заслуга, Лора. Ты оказалась вдохновенной музой.
Я обнаружила браслет в кармане своей сумки, когда самолет уже оторвался от земли. Очевидно, Кэролайн положила его туда, когда я отлучилась в туалет. Если бы в самолете открывались окна, я бы наверняка вышвырнула его за борт. А так… Я в задумчивости повертела браслет в руке и засунула его на прежнее место.
— Красивая вещичка, — сказала сидевшая рядом со мной дама. — И очень дорогая. — Она окинула меня оценивающим взглядом и вдруг улыбнулась. — Значит, не перевелись еще на свете настоящие мужчины.
— Нужно поговорить, — услыхала я в трубке мягкий баритон. — Могу поспорить, ты меня не узнала.
— Не люблю спорить. Но голос очень знакомый. — Я изо всех сил напрягла память. — Сдаюсь на милость победителя.
Смех был таким же обольстительно мягким.
— Для начала хочу пригласить тебя на открытие моей выставки. Возражений не принимаю. Через час буду у тебя, Чайка.
— Боб? Роберт Самохвалов? Неужели это на самом деле ты?
— Да, моя прелесть. Советую облачиться во все самое лучшее. Моя женщина должна быть царицей бала. До встречи.
Я бросилась под душ — мои волосы, не мытые дней десять, напоминали стог перепревшего сена. Попутно я соображала, под каким соусом подам себя столичному бомонду, который наверняка соберется в полном составе на открытии выставки Роберта Самохвалова, друга моего детства, а ныне попавшего в фокус общественного внимания художника. Ради такого случая, пожалуй, стоит надеть аметистовый кулон, который валяется годами в старой лакированной шкатулке в качестве напоминания о том, что фамильные драгоценности могут принадлежать не только дворянам.