Узник Неба
Шрифт:
12
Поймав такси у дверей отеля, Гран-Виа мы проехали в напряженном молчании. Первым не выдержал Фермин.
— Иисус, Мария и Иосиф! — взорвался он. — Вы спятили? Смотрю на вас и не узнаю… Чего вы добивались? Испортить себе жизнь из-за этого кретина?
— Он работает на Маурисио Вальса, — только и мог сказать я в свое оправдание.
Фермин закатил глаза.
— Даниель, ваша одержимость уже выходит за пределы разумного. Лучше бы я ничего вам не рассказывал… Вы в порядке? Что там у вас с рукой?
Я показал ему ободранный кулак.
— Святая
— Как вы догадались?
— Потому что я знаю вас, как родного сына, хотя порой почти сожалею об этом, — вспылил он.
— Не понимаю, что на меня нашло…
— Зато я понимаю. И мне это не нравится. Совершенно не нравится. Это не тот Даниель, которого я знаю. И не тот Даниель, другом которого я хочу быть.
У меня болела рука. Но еще больнее было осознавать, что я разочаровал Фермина.
— Не сердитесь на меня, Фермин.
— Нет уж, надеюсь, мальчик не ждет от меня медали за свои подвиги…
Некоторое время мы молчали, отвернувшись друг от друга.
— Хорошо еще, что вы пришли, — промолвил я наконец.
— Неужели вы допускаете, что я бросил бы вас одного?
— Вы ведь не станете ничего говорить Беа, правда?
— Если хотите, могу написать письмо редактору «Вангуардии» с описанием ваших героических похождений.
— Я не знаю, что на меня нашло, не знаю…
Фермин смотрел на меня сурово и неприязненно, но потом выражение его лица смягчилось, и он дружески похлопал меня по руке. Я едва не взвыл от боли.
— Не стоит возвращаться к этой теме. Наверное, я поступил бы точно так же.
Я уставился в окно: за стеклом величаво проплывала Барселона.
— Откуда взялось удостоверение?
— Какое?
— Полицейское удостоверение, которое вы предъявили… Что это за документ?
— Клубная карточка районной «Барсы».
— Вы оказались правы, Фермин. Я вел себя как идиот, подозревая Беа.
— Я всегда прав. У меня это врожденное.
Я смиренно признал очевидное и умолк, поскольку натворил вполне достаточно глупостей для одного дня. Фермин тоже сидел очень тихо, погрузившись в размышления. Я забеспокоился, что своим поведением уронил себя в его глазах настолько, что он теперь не знает, как со мной разговаривать.
— Фермин, о чем вы задумались?
Фермин повернулся ко мне. Выглядел он весьма озабоченным.
— Я думал о том человеке.
— О Каскосе?
— Нет. О Вальсе. О том, что сказал несчастный кретин и что очень важно.
— Что вы имеете в виду?
Фермин мрачно посмотрел на меня.
— До настоящего момента меня беспокоило, что вам, возможно, захочется разыскать Вальса.
— А теперь?
— Есть нечто, что беспокоит меня намного больше, Даниель.
— Что?
— То, что он сам пытается найти вас.
Мы молча переглянулись.
— Вы не догадываетесь зачем? — поинтересовался я.
Фермин, обычно знавший ответы на все вопросы, медленно покачал головой и отвернулся.
До конца пути мы больше не разговаривали. Вернувшись домой, я сразу поднялся в свою квартиру, принял душ и проглотил четыре таблетки аспирина. Затем я опустил жалюзи и, обнимая подушку, впитавшую запах Беа, заснул. Заснул как дурак (каковым, собственно,
13
— Похоже на дикобраза, — заключила Бернарда, рассматривая свое отражение, многократно повторенное в зеркалах примерочной в ателье магазина Санта-Эулалия.
Две портнихи, стоя на коленях около Бернарды, продолжали подкалывать свадебное платье десятками булавок под бдительным присмотром Беа, ходившей вокруг них кругами и придирчиво проверявшей каждый шов и складку, как будто от того, как они легли, зависела чья-то жизнь. Бернарда стояла, широко раскинув руки, и не осмеливалась вздохнуть. Но взглядом она ловила свое отражение, которое во всевозможных ракурсах возвращали зеркала, занимавшие стены шестиугольной комнаты. Женщина озабоченно и с пристрастием выискивала признаки увеличившегося живота.
— Вы уверены, что ничего не заметно, сеньора Беа?
— Совсем ничего. Плоская, как гладильная доска. Там, где нужно, конечно.
— Ой, не знаю, не знаю…
Мученичество Бернарды продолжалось еще около получаса: портнихи хлопотали вокруг нее, пытаясь приладить и подогнать платье по фигуре. Когда, казалось, в мире больше не осталось булавок, чтобы воткнуть в несчастную Бернарду, соизволил появиться, отодвинув занавеску, главный модельер фирмы и автор шедевра. Бегло осмотрев платье и расправив нижнюю юбку, он выразил одобрение и щелкнул пальцами, приказывая своим помощницам тихо исчезнуть.
— Сам Пертегас [45] не одел бы вас красивее, — заявил он удовлетворенно.
Беа с улыбкой согласилась.
Модельер, стройный господин с раскованными манерами и заученными позами, откликавшийся на имя Эваристо, поцеловал Бернарду в щеку.
— Вы самая лучшая модель в мире. Самая терпеливая и нетребовательная. Пришлось потрудиться, но дело того стоило.
— Молодой человек уверен, что я смогу дышать в этом платье?
— Радость моя, вы сочетаетесь браком в Святой Матери Церкви с настоящим иберийским мужчиной. Поверьте мне, вы больше не вздохнете спокойно. Лично я думаю, что свадебное платье подобно водолазному скафандру: в нем не подышишь полной грудью, зато, сняв его, чувствуете себя на вершине счастья.
45
Мануэль Пертегас (род. 1917) — известный испанский модельер, создатель свадебного платья принцессы астурийской Летиции (2004).
Бернарда перекрестилась, выслушав тираду модельера.
— А теперь я попросил бы вас снять платье с величайшей осторожностью, поскольку швы не застрочены и наколота тьма булавок. Мне бы не хотелось, чтобы ваша кожа напоминала решето, когда вы пойдете к алтарю, — сказал Эваристо.
— Я помогу, — вызвалась Беа.
Эваристо обвел двусмысленным взглядом ее фигуру с головы до ног, словно просветив рентгеном.
— И когда же я смогу раздеть и одеть вас, драгоценная? — вопросил он, театрально скрываясь за занавеской.