Узник страсти
Шрифт:
Надгробные памятники, похожие на небольшие здания, были сделаны из мрамора или оштукатуренного кирпича и украшены плачущими ангелами, крестами, перевернутыми факелами и, подобно настоящим домам, имели фронтоны, колонны и чугунные ограды. Они, казалось, впитывали свет встающей луны, и их белые стены мягко светились в темноте. Они были расположены так близко друг к другу, как бы ища общества, что между ними почти невозможно было пройти, и ходить можно было только по узким тропинкам, похожим на маленькие улицы между рядами могил, и по широкой дорожке, идущей вдоль стен. Фактически там оставалось так мало места, что вряд ли там уже делались
Традиция строить надгробные памятники и склепы с толстыми стенами была испанской, но она оказалась настолько полезной в условиях постоянно сырой, размываемой дождями почвы, что она прочно закрепилась в Новом Орлеане, и подобные могилы можно было увидеть даже на американских кладбищах.
Аня не была здесь уже много лет. В последний раз она приходила сюда еще ребенком на День Всех Святых с мадам Розой, чтобы помочь ей разложить охапки хризантем у памятников родственникам ее мачехи. Она играла среди могил в прятки и водила своим маленьким пальчиком по надгробным плитам, читая имена и фразы, вырезанные в мраморе: ici repose – здесь лежит; famine А. В. Plauche – семья А. Б. Плош; morte, victime d'honneur – мертв, жертва чести. Мадам Роза никогда не позволяла рассказывать ужасные истории о могилах и злых духах, и поэтому Аня всегда чувствовала, что духи, живущие в подобных местах, если таковые вообще существуют, являются добрыми созданиями с миром в душе.
Однако в душе мужчины, стоявшего рядом, мира не было.
– У тебя дар, – сказал он с сарказмом в голосе, – ужасный дар расстраивать все мои планы и вмешиваться в мои дела. Я не мог поверить своим ушам, когда услышал, что Марсель зовет тебя. Я не мог поверить этому, и тем не менее мне показалось настолько очевидным, где ты будешь находиться и что будешь делать, что это внезапно приобрело ужасный смысл. Я могу понять, какими колдовскими чертами ты воспользовалась, чтобы выследить, где я нахожусь, но если тебе так необходимо было прийти, зачем, во имя всего святого, ты привела с собой полицию?
Аня повернулась и с удивлением посмотрела на него.
– Я не приводила с собой полицию.
– Не лги!
Она подбоченилась и повернулась к нему лицом.
– Я не лгу!
– Кто еще мог привести их туда?
– Привести их? Разве в этом была необходимость? Когда так много людей регулярно встречаются, то время и место встреч должно быть известно сотням человек. Это нетрудно выяснить.
– В таком случае у кого еще, кроме тебя, могла быть причина прислать полицию?
– Откуда я знаю? Может быть, у твоей любовницы-квартеронки. Может быть, у актрисы, которую ты содержишь. А может быть, и у обеих, если они узнали друг о друге!
Прошло мгновение, прежде чем он ответил ей со странной интонацией в голосе:
– У меня нет любовницы-квартеронки.
– Не лги! – сказала она, возвращая назад его собственные слова и произнося их тем же тоном. Он медленно, с расстановкой сказал:
– У меня нет любовницы-квартеронки.
– Я видела ее! Я видела, как она ходила по комнате в шелках и кружевах и улыбалась тебе так, будто не могла дождаться, пока все уйдут. – Она не собиралась говорить все это, но кипевшее у нее внутри возмущение заставило выплеснуть эти слова.
– Ты ревнуешь! – В его голосе послышалось какое-то первобытное удовлетворение, смешанное с радостью.
– Ревную? – воскликнула она. – Я испытываю отвращение. Ты испорченный, развращенный негодяй-убийца и шантажист,
– Возможно, – сказал он, подходя к ней и возвышаясь у нее над головой. – Но, находясь в моей постели, ты наслаждалась этим.
– Нет! – дрогнувшим голосом воскликнула она, чувствуя, как ее колотит мелкая дрожь.
– О да, наслаждалась. И даже при том, что ты согласна скорее умереть, чем выйти за меня замуж, при том, что ты хотела бы видеть меня гниющим в тюрьме, ты ревнуешь меня к любой другой женщине, которая, как ты думаешь, могла побывать в этой постели.
Она сделала шаг назад, ощутив при его приближении, что в ней просыпается тревога и что-то еще.
– Это же смешно! Я не имею ничего против тебя!
– Нет, конечно, нет, – сухо и язвительно ответил он. – Кстати, хирург сегодня снял швы и сказал, что моя разбитая голова заживает очень хорошо.
– Это была случайность!
– Ты так сказала. Но это небольшая цена за все, что было сказано и сделано. – Его голос замедлился и стал соблазнительным благодаря своей хрипловатой глубине. – Я предоставляю тебе возможность попытаться разбить мой череп еще раз, если тебе это доставляет удовольствие. Между нами никогда не было ничего, кроме ненависти и недоверия, и лишь иногда яркой вспышкой проносилось… что? Желание? Похоть? Что бы это ни было, оно может служить частичным возмещением того, что мы сделали друг с другом. Если мы позволим это.
У нее за спиной находился угол, где стена поворачивала. Она заметила его боковым зрением, но прежде чем она сделала шаг в этом направлении, Равель преградил ей путь. Между ними в воздухе ощущалось такое напряжение, что ночь, казалось, вибрировала. Она чувствовала сдерживаемую им мужскую силу, ощущала тепло его тела. От сознания этого ее кожа горела так сильно, что это причиняло ей боль. Ее мышцы напряглись, как бы ожидая удара. Она смотрела на него, приоткрыв влажные губы, и лунный свет отражался в ее серебристо-синих глазах.
– Нет, – прошептала она, и этот шепот был похож на слабый призрак голоса.
Он грубо рассмеялся.
– Ты – дочь дьявола, Аня Гамильтон, кара для моей души, моя Немезида, посланная для того, чтобы гнать меня в ад и обратно. Делай со мной что хочешь, но я должен получить тебя. А если я должен, то какое место подойдет для этого лучше, чем это?
Он приблизился к ней, и его жесткие солдатские руки сомкнулись на ее руках выше локтя. Она не знала, что толкнуло его на это – гнев, похоть или отчаяние, – но когда он притянул ее к себе, у нее внутри вспыхнула та же сила. В течение какого-то мгновения она сопротивлялась, стараясь вырваться из его рук, а потом, резко переменив образ действий (подобная перемена крайне шокировала бы ее, если бы она остановилась хоть на мгновение, чтобы задуматься об этом), она бросилась к нему, подняв руки, чтобы обнять его за шею. Она подняла вверх лицо, чтобы встретить его твердые губы, и тихо, радостно вскрикнула, когда почувствовала их обжигающее прикосновение. Ее соски затвердели, как только она прижалась грудью к его твердой груди под атласным жилетом. Она чувствовала, как пуговицы его рубашки больно впиваются в ее грудь, а сквозь юбки ощущала его пульсирующую твердость. Ее охватил какой-то дикий восторг, стерший мысль о времени и месте и оставивший лишь обжигающее ощущение желания и странную, разрушительную радость.