Узник в маске
Шрифт:
Фуке отправился на заседание в окружении обычной толпы просителей, чье присутствие как будто должно было помешать каким-либо враждебным действиям против него. Но уже на Кафедральной площади д'Артаньян, сопровождаемый пятнадцатью мушкетерами, остановил его носилки и предъявил ордер на арест. Арестованный воззрился на капитана мушкетеров полными искреннего изумления глазами.
— Арест?! А я-то воображал, что король милостив ко мне больше, чем к кому-либо еще в целом королевстве! В таком случае постарайтесь хотя бы, чтобы все прошло незаметно.
— Это зависит и от вас, сударь, — ответил д'Артаньян настолько печально, что его настроение не ускользнуло от Фуке. — Знайте, что я
— Куда вы меня препровождаете?
— В замок Анже.
— А моих людей?
— На их счет я не имею никаких указаний.
Д'Артаньян демонстративно отошел на несколько шагов, чтобы отдать распоряжения, чем Фуке воспользовался, чтобы шепнуть своему слуге Лафоре:
— В Сен-Манде и к госпоже дю Плесси-Бельер!
Подразумевалось, что домашние и близкий друг позаботятся укрыть его личные бумаги. Лафоре, человек умный и скорый на ноги, буквально растворился в воздухе, покинул Нант, дошел пешком до ближайшей почтовой станции и укатил. Однако прибыл он в назначенное место слишком поздно, Кольбер успел обо всем позаботиться.
7 сентября в Фонтенбло прибыли курьеры — один к канцлеру Сегье, другой к королеве-матери — с вестью о событиях в Нанте. Испуганная Сильви в тот же день воспользовалась первым подвернувшимся предлогом, чтобы оставить скорбную Марию-Терезию на попечение Чики, развлекавшей королеву пением, и Набо, обмахивавшего госпожу огромным веером из белых страусовых перьев, и броситься к королеве-матери, полагая, что та будет огорчена не меньше ее. Ведь Фуке, лишь только вошел в силу, стал служить ей преданно и усердно, особенно во времена жестоких испытаний Фронды. К тому же он был доверенным лицом Мазарини, которого она любила так сильно, что чуть было не вышла за него тайком замуж. Из всего этого как будто следовало, что королева предпримет все для спасения столь благородного и щедрого человека, никогда ни в чем ей не отказывавшего, вплоть до риска собственным кошельком.
Однако в покоях королевы Сильви встретил заливистый смех. Встретив на пороге Большого кабинета Мотвиль, она осведомилась, кого принимает Анна Австрийская.
— Старую герцогиню де Шеврез. Возможно, вы этого не знаете, но она в последнее время стала частой гостьей.
— Чтобы по своему обыкновению жаловаться на гримасы судьбы и клянчить денег для своего молодого любовника, коротышку Лега?
— Нет, чтобы торжествовать! Вот послушайте! Франсуаза де Мотвиль с улыбкой приоткрыла дверь в кабинет, и до ушей ее подруги донесся пронзительный голос красавицы времен Людовика XIII:
— Вот увидите, ваше величество, этот Кольбер будет служить вам еще лучше, чем Фуке, который, как наконец стало ясно всем, всегда заботился единственно о собственном благополучии. Вам давно надо было распрощаться с этим человеком, бывшим в действительности всего лишь бесчестным дельцом…
— Признаться, безумный по роскоши пир, который он задал в нашу честь в Во, и впрямь продемонстрировал правоту ваших давних предостережений. Покойный кардинал тоже настоятельно рекомендовал королю господина Кольбера, а уж он-то в таких делах знал толк!
— Объявить о вашем приходе? — осведомилась у Сильви Мотвиль, кладя руку на дверной набалдашник.
— Нет, милая, это бесполезно. Не хочу больше ничего слышать. Зачем понапрасну терять время? Между прочим, вам известно, что получила эта женщина за свои труды?
— Полагаю, пенсию, а также — и это главное! — должность для своего Лега. Он очень старался понравиться суперинтенданту, но напрасно, тот знал ему цену.
Сильви возвратилась к себе в полном унынии. Только что услышанное не слишком ее удивило. Всю жизнь она наблюдала, как Анна Австрийская предает
Приминая атласными туфельками траву лужайки, она спугнула ужа и остановилась, наблюдая, как тварь ползет к воде. Символичная встреча! В гербе Кольбера присутствовал уж, хотя уместнее было бы поместить там гадюку, а в гербе Фуке — белка. В жизни ползучий гад заманил в ловушку любительницу попрыгать с ветки на ветку в высокой кроне и теперь душил ее, прежде чем заглотнуть…
Чувствуя, что вот-вот расплачется, Сильви поспешно вернулась домой. У нее уже созрело решение просить отпуск. Предстояло разузнать, что происходит с женой и детьми пленника, с его близкими друзьями, многие из которых были дружны и с ней; эту обязанность она собиралась возложить на Персеваля. Она уже предвидела, что за многих придется хлопотать…
Мария-Терезия, добрая душа, с готовностью отпустила ее, хоть и просила не уезжать надолго. Сюзанна де Навай сжала ей руку, ничего не сказав. Она-то знала, как Сильви сочувствует участи тех, кого любит, и с радостью стала бы действовать с ней заодно, но о том, чтобы оставить королеву на растерзание госпожи де Бетюн и Олимпии де Суассон, не могло идти и речи. Бедняжке надо было обеспечить хотя бы спокойную беременность.
Вскоре стало известно, что госпожа Фуке сослана в Лимож, госпожа дю Плесси-Бельер — в Монбризон, брагья Никола, архиепископ Нарбонский и аббат Базиль, — неведомо куда, брат епископ Агдский — в свое епископство. Дома Фуке подверглись тщательному обыску, особенно дом в Сен-Манде, где обыском руководил, не имея на то права, сам Кольбер; все имения, в особенности в Во-ле-Виконт, были опечатаны. Из особняка на улице Нев-де-Пти-Шам бесцеремонно выставили детей Фуке, младшему из которых было всего два месяца; несчастные оказались бы на улице, если бы друг семьи не переправил их к бабке…
Одновременно из тюрем выпустили людей, которых туда заточил — по разным причинам, но чаще за дело — суперинтендант. Об этом, впрочем, Сильви узнала позже, только когда спустя две недели после начала драмы перед ней предстал убитый горем аббат Резини с ужасной вестью:
Филипп, его ученик, был похищен, когда собирал вместе со сверстниками орехи в глубине парка. Один из конных похитителей — всего их было пятеро — крикнул аббату, не имевшему сил им помешать:
— Передай своей хозяйке, что опасно швырять в застенок друзей господина Кольбера, тем более для дружков Фуке!
Мать быстро взяла себя в руки, не поддавшись горю. В ней проснулась львица. Было велено привести лошадей.
— Что у вас на уме? — спросил напуганный Персеваль. — Собираетесь воевать с Кольбером?
— Герцогиня де Фонсом не уступает негодяям! Я пойду к королю!
— Иными словами, собираетесь мчаться в Фонтенбло? Я с вами! По крайней мере, будет кому засвидетельствовать ваш уход, если вас там же возьмут под стражу. Поезжайте с нами, аббат, ведь вы — свидетель похищения.
С этими словами Персеваль де Рагнель поспешил за саквояжем, который он, как человек предусмотрительный, всегда держал наготове.