Узник

Фролов Леонид Анатольевич

Остановки были даже за счастья, приходила мысль, что нужно будет выносить трупы. Это была единственная возможность вступить на землю и чуть-чуть размяться. В мирное время – это показалось бы ужасным, но таковы были реалии данного времени. Нет, конечно, никто и никому не желал смерти, но это стало восприниматься обыденным явлением, как должное.

Ивану запомнилась одна картина, где-то на Западной Украине, на одной из станций. Вышли из вагона, выносить очередного бедолагу, который не доехал. Из немцев было всего пару человек, остальные, полицаи. Они говорили, кто по-русски, кто по-украински. Вели себя хуже немцев, где-то там вдали, возле здания вокзала была вполне мирная жизнь.

Женщины сидели и продавали какие-то пирожки, семечки и даже цветы были. В это нельзя было поверить, как такое возможно, – думал Иван.

В силу своей молодости, Иван не мог понять, что ради, вот такой мирной жизни, люди предали свои интересы, пойдя на сделку с гитлеровскими войсками. Для Михаила Ивановича такая картина не стала неожиданностью, он только сказал – это итоги 1917 года. Что же ему плохого сделала Советская власть, – подумал Иван.

Очередная станция, раздался стук и скрип дверного проёма. Всем приказали выходить на улицу. Возле состава было множество немцев.

– Добро пожаловать в Германию, – тихо сказал Михаил Иванович.

Всех выстроили и начали пересчитывать. Иван впервые видел такое большое количество больных и угнетённых людей. Некоторые теряли сознание, прямо на улице, может быть от бессилия, а может оттого, что впервые за долгое время, оказались на свежем воздухе.

Наряду с немцами, были гражданские. Ивану запомнилась одна примечательная парочка. Они ходили с важным немецким офицером, вдоль этого огромного строя несчастных людей, и всматривались в лица пленных. На мужчине был длинный серый плащ, на голове шляпа. Под руку его держала, очень красивая девушка, лет двадцати пяти, которой, кажется, пленные, вовсе были неинтересны. Длинное тёмно-синее платье сочеталось с серым полушубком, на котором была большая брошь в виде цветка. Её тёмные волосы были красиво уложены, которые прикрывала элегантная тёмно-серая шляпка, в сочетании с полушубком. Ярко накрашенные губы с большими глазами, поразили Ивана.

Это был какой-то богатый промышленник, выбирал себе пленников, которые затем работали в его владениях по хозяйству, и выполняли разные поручения. В годы войны такая практика широко применялась в Германии не только по отношению к мужчинам, но и к пленным женщинам, которые выполняли работу по дому. Предпочтения отдавали полякам, украинцам, в меньшей степени белорусам и русским. Для евреев был запрет на подобный род деятельности в Германии.

Из строя вывели трёх пленников, офицер достал блокнот и сделал записи. Под охраной одного рядового немца, парочка с новыми рабами стали уходить, прежде поблагодарив этого важного офицера. Проходя мимо, Иван позволил себе поднять глаза и всмотреться в этот красивый женский взгляд.

Началась сортировка пленных, кого-то опять загоняли в вагоны, видимо, для отправки дальше, но множество людей осталось, в их числе был Иван и Михаил Иванович. Под бдительной охраной немцев всю эту толпу повели в подземный переход. Он был довольно длинный, метров пятьсот, а может, больше. По выходу из тоннеля, пленников ждали уже привычные грузовики. Ничего не меняется, – подумал Иван.

Всех погрузили по машинам, и опять началось долгое ожидание. Там, где-то недалеко была вполне мирная, но немецкая жизнь. Ничто не напоминало о войне, работали магазины, прачки, парикмахерские. Это был немецкий город Гамбург, вернее, его окраина. Там же, на реке Эльба и находился этот концлагерь под названием Нойенгамме, крупный трудовой концлагерь Германии, который существовал с 1938 года. Через несколько часов грузовики пересекли ворота лагеря и начался ад.

Глава 2

В Нойенгамме всё устроено так, чтобы впечатлить.

Это был город в городе с многочисленными бараками, административными зданиями, больницей и даже имелся сад, в котором росла плакучая ива. Стоял густой туман, атмосфера была жуткая, напоминало заброшенное кладбище с призраками, только вместо них, живые люди в полосатой одежде. Узники ходили, не поднимая глаз, а при встрече с офицерами СС, останавливались, опуская голову вниз.

В лагере содержались заключённые разных национальностей, русские, украинцы, поляки, французы, испанцы, евреи и даже немцы. Имён не было, вместо них присваивался номер, который был нашит на форму. Помимо номеров, узники помечались специальными треугольниками с буквами. Треугольник с буквами SU означал – советский военнопленный. Евреи помечались двумя треугольниками, лежащим друг на друге, образуя звезду Давида. Этим жутким городом, руководил группенфюрер Рудольф Беккер.

Внешне Беккер был человеком спокойным, высокого роста, с невозмутимым взглядом, носившей маленькие очки. Про него ходили легенды, что его спокойствие, является маской, на самом деле, он был жёстким и властным человеком. Поговаривали, что он лично участвовал в казнях и любил смотреть, как сжигают людей в крематории.

Вновь прибывших узников заставили раздеться догола. Погода была холодная, ведь на дворе стоял ноябрь 1941 года. Беккер лично участвовал в осмотре, когда он проходил мимо строя, на его лице светилась ехидная улыбка. Затем он отобрал несколько человек, которых полностью обнаженных куда-то увели. Остальным выдали полосатую одежду, присвоили номера и заставили их пришить, после чего началось знакомство с бараком.

– Располагайтесь коммунисты, – крикнул надзиратель и ушёл. Он говорил по-русски, а одет был в чёрную форму. Бараки не запирались, а перемещение по лагерю было относительно свободное.

– Давайте знакомиться, земляки, – где-то раздался голос.

– Александр, сам из Рязани, все зовут Усик, по фамилии. В плену месяц, здесь вроде старшины, – добавил он.

– Расскажите, Александр, про местные правила, что можно, а что нет? – обратился к нему Михаил Иванович.

Усик был среднего роста, с большими выпуклыми глазами и прихрамывал на правую ногу. Он подошёл к Михаилу Ивановичу и сказал, – ну, садитесь мужики, расскажу.

– Через полчаса будет ужин, еду приносят сюда. У каждого своя миска и кружка, которую нужно мыть, в обязательном порядке, – говорил Усик, его перебил один из заключенных, ухмыльнувшись, сказал, – а если не помыть?

Это был Тимоха – Тимошенко Андрей, из уголовников, который сбежал из советского лагеря при бомбежке, долго прятался в лесу, а потом сам сдался немцам. Скользкий был тип, постоянно всё вынюхивал и расспрашивал.

– Расстреляют! – ответил Усик и продолжил.

– Затем, скорее всего, пойдете в местную парикмахерскую и фотографироваться, а после чего, сам Беккер будет вас опрашивать. У кого есть профессии, сразу говорите, может, повезет, при лагере останетесь работать. Остальные будут пахать на кирпичном заводе. Есть ещё завод по производству Вальтеров, но туда не всех берут.

– А вы, кем работаете? – спросил Михаил Иванович.

– На складе кладовщиком, – ответил Усик.

– Едрить колотить, за какие такие заслуги, – выкрикнул Тимоха.

– Да, хватит вам уже язвить, дайте человеку сказать, – с упрёком произнёс Михаил Иванович.

– А ты, я смотрю из благородных кровей, дядя, – сказал Тимоха и плюнул на пол.

Михаил Иванович молча встал, и со всей мощи врезал Тимохе по физиономии. Тот рухнул между шконками с криками, – я это запомню.

– Продолжайте, Александр, – спокойно сказал Михаил Иванович.