В башне

Рославлев Александр Степанович

Три ожерелья

Ночью озеро молчит, Месяц в озеро глядит, Лебеди гуляют, Три царевны, три сестры, В блеске месячной игры Игры затевают. Ночью озеро молчит, Месяц в озеро глядит, Тихо серебрится. Гаснет месяц на заре, Говорить сестра сестре: «Нам пора, сестрицы». Улетают в терем свой, Прилетают в золотой, Сбрасывают перья. Очи — ясны-небеса, Занебесны голоса, Чудо-ожерелья… В полдень в терем золотой Входить витязь молодой, Входит и смеется. И, какой из них черед, Ту он за руку берет, С тою остается. Смята жаркая постель, Запылали кудри — хмель… Красное веселье… Шепчет дева: «Чур меня» Знает, властнее огня Чары ожерелья. Сгинул витязь, в тенях сад, Сыплет яхонты закат Из полы узорной. «Нам пора, сестрицы в путь». И купают белу грудь В синеве просторной.

Заклятый витязь

День

и ночь шумит, как пьяный, Непроглядный, старый бор, В том бору среди поляны Тканый золотом шатер. У шатра скакун ретивый Бьет копытом, машет гривой, А в разубранном шатре Мертвый витязь на ковре. Темной полночью жар-птица Прилетает в шумен бор, Мечеть искры и садится С долгим криком на шатер. Стонет витязь, содрогаясь, Мутным взглядом озираясь, Поднимается с ковра И выходит из шатра. Ногу в стремя и за птицей. Ярый топот, свист крыла, Пляшут красные зарницы, Пляшут сосны, пляшет мгла. Хлещут ветви по шелому, Ни моргнуть коню лихому; Но едва забрезжит свет, Бел шатер, а птицы нет. Входить витязь. Бездыханный Упадает на ковер. И шумит, шумит, как пьяный, Непроглядный, старый бор.

Сказ о пчелке — Божьей работнице

Анне Саксаганской

Как из улия душистого, Лишь росой умылась зорюшка, Вылетала пчелка малая И садилася на липов цвет, А росла та липа до-небу. За работой не до времени, Уж клонилось солнце к вечеру, Мед янтарный собираючи, Залетела пчелка на небо. Видит, терем в светлом облаке, Предиковинно украшенный, Словно радуга расписанный. Благодатью осиянные, У крыльца стоять два ангела. Ризы ярче снега белого, А в руках мечи горящие Непрестанным, ярым полымем. Пчелка терему дивуется; Пожужжала, покружилася И влетела в дверь двухстворчату, Во чисту-светлицу Божию. Во светлице злато, серебро, Во светлице семь светильников И куренья благовонные, Два оконца, два косятчата. Красно солнце смотрит в правое, А напротив в него в левое Месяц млад и звезды частые. За столом, как жар, сверкающим Самоцветными каменьями, Сам Господь во славе мудрости. Он в рубахе шелку белого, А порты из рыта-бархата, Борода седая по пояс, На лице морщины строгие. Ослепило пчелку благостью. Полетела пчелка к Господу, В бороде его запуталась И жужжит, не может выбраться. Тут Господь, с улыбкой ласковой, Из напасти пчелку вызволил. Взял ее в пригоршню бережно, Говорил ей таковы слова: «Ах ты, пчелка непоседная, Чем тебя, мою работницу, За твои труды пожаловать? Любы мне златые свечечки, Любы слезы воску ярого» Отвечала пчелка Господу: «Не прогневайся, о Господи, Я б хотела быть не пчелкою, А царицей православною». Лишь успела пчелка вымолвить, Как быстрее синей молнии Объявилася царицею В белостенном, стольном городе. Голова увита жемчугом, Парчевой наряд, как полымя, На руках перстни алмазные, На ногах сапожки — маков цвет. Высоки хоромы светлые Окна весело расцвечены, Перед древней образницею Мастерской резьбы по дереву Тяжела лампада теплится, Золоты карцы, узорочья И столы, скамьи дубовые. Пчелку малую, смиренную Не узнать в красе и пышности. Очи словно звезды ясные, По хоромам ходит павою, Служат слуги ей умелые, Поясным поклоном кланяясь, Просят хмельну чарку выкушать, Закусить медовым пряником, Гусляры поют со гуслями, Скоморохи тешат придурью, Воют карлы бородатые. Минул день веселым праздником, На другой — опять веселие. Что ни час забава новая: Пляски с бурыми медведями, Зверованья в страшных машкерах, Удалы бои кулачные, Вихрелет на тройках бешенных. Все то пчелке пригляделося, Все то скоро ей прискучило, Захотела неба ясного, Захотелось поля чистого, Духовитых, тихих цветиков, Надоело быть царицею, И взмолилась пчелка Господу: «Ты прости меня, о Господи, Ты верни мои мне крылышки, Отпусти на волю вольную». Внял Господь ее раскаянью И сказал во славе мудрости: «Всякой твари жизнь разумная, Всякой твари радость разная». Сном распалось царство шумное, Полетела пчелка весело Через речки, через рощицы В улей свой, под липов цвет. С той поры осталась памятка, Как была она царицею И ходила в золотой парче, Так по днесь блестит на солнышке Золотая, непоседная, Богу верная, работница.

Сказ о солнцевом пахаре

Поднималось солнце вешнее, Зацепилося за край земли, Разбудило солнце Ратая, Огнекудрого детинушку; Спал он крепко годы долгие В Жар-Горе, у моря синего. Расступились камни мшистые, Вышел весело детинушка, Был, пригож, моложе месяца, Что из облака вечернего Народился после дождика. Смеючись, глядит детинушка. У него ль кобыла рыжая, Долгогривая, косматая, Мечет искры, пышет полымем; У него ли золота-соха, Вся на диво изукрашена Самоцветными каменьями. С песней звонкой, посередь земли Он повел, от моря до моря, Борозду, как ночь глубокую, Повернуть хотел, соху поднять, Всколебалася под ним земля, Всколебалась, расступилася, И ушел в нее детинушка. Разгоралось солнце на полдне И кошницу зерен, огненных, В память вечную о пахаре В борозду его просыпало. Налетели ветры старые, Бородами замели ее, А, как солнце спать ложилося, Тучей-пологом задернулось, Из тех зерен на златых кустах Зацветали звезды алые, Расцветали духовитые, Кто их рвал, тот падал на землю, И от силы неизведанной Словно лист дрожал, и зверем выл. И любились люди Солнцевой, Непочатою любовию.

Сказка о веселом черте

Как

закапали капели И повсюду заблестели Говорливы и бойки Золотые ручейки. Черт в болоте завозился, Выполз, лег и обсушился, Тину с шерсти соскребя, Глянул в воду на себя, Сам с собой перемигнулся, Ражим парнем обернулся И в деревне за версту Объявился на мосту. Очи — вишни наливные, Кудри хмелем завитые И как яблоко румян. На распашку синь кафтан, Под рубашку с петушками Пояс крученный с кистями, Сапоги, как жар, на нем, Набекрень картуз гвоздем. На гармошке черт играет, Лихо песни распевает, — Сторонись честной народ, Добрый молодец идет, — Мелет девкам прибаутки, Феньки, Машки и Марфутки, Экий, думают, ловкач И краснеют, как кумач. Песне в лад тряхнет кудрями И притопнет каблуками, Ухмыльнется, подмигнет, Козырь козырем идет.

* * *

Ветер дует и свистит, Ветер мельницу вертит. В той ли мельнице веселье, Беспросыпное похмелье. Кто б, когда бы не пришел, Раскошелься и за стол. Две хозяйки, две старухи Кривобоки, кособрюхи, По клыку у них во рту, Под рубахой по хвосту. Смерть их знает, не торопит. Страшный клад старухи копят. Долго ль, нет ли, черт гулял И на мельницу попал, Пьяным, чванным притворился, Середь лавки развалился, Гаркнул «штоф», тряхнул мошной, И пошел тут пир горой. Пьет ковшом, чертих морочит, И горланит, и гогочет. Что ни есть, со всех дворов Набежало мужиков. Крепко потчует гуляка, Гомон, песни, пляс и драка. Перепил, перепоил, Штоф еще, и с ног свалил. Свистнул посвистом змеиным, Гикнул голосом звериным, И вокруг деревни лес Мигом вырос до небес. Сосны, лапчатые ели Долгим шумом зашумели, Затерялись все пути, Не проехать, не пройти.

* * *

Много ль раз с тех пор, иль мало Солнце красное вставало, Голь деревни не узнать, Не житье, а благодать. Избы новые, большие, Окна, крыльца вырезные, Расписные ворота, В понадворьях чистота. Бабы рослы и ядрены, Ребятенки их драчены, Погремушками трясут, Сладки пряники сосут. Мастерицы на потехи, Девки щелкают орехи И веселою гурьбой Водят парней за собой. А на пчельниках, понурясь, На пчелиный труд прищурясь, Во сто лет еще крепки, Греют спины старики, Всякий празднично рядится И, смеясь, за стол садится. Мед и брага — сок земли, Пироги и кисели, Все растет и зреет скоро, И кипит работа споро, Голь деревни не узнать, Не житье, а благодать.

* * *

Много ль раз с тех пор, иль мало Солнце красное вставало, Посылает царь дьяков, С деревень и городов, Присноровя всю смекалку, А, где надо, там и палку, Собирать злату казну С бусурманом на войну. Сто мешков казны собрали И в столицу обратали, Да прослышали о том, Что в запрудище лесном Из забытого селенья Вырос город загляденье, Что царю на три войны В нем хватило бы казны. Допросить решили строго И, врезая путь-дорогу. Среброметны и остры Застучали топоры. Проглянули вышки башен И на диво изукрашен Вскоре город запестрел, Словно море зашумел, Зазвенели бубенцами Сто телег со ста мешками. Полны золота мешки, Понаехали дьяки И пошли чинить расправу. «По какому, дескать, праву, Растакие-то… сыны, Вы не платите казны?» У дьяков был норов пылок, Не пришлось чесать затылок, Побежали со всех ног, Посбирали кто что мог. А дьяки решают мало, — «Вам скупиться не пристало». — Делать нечего, пошли, Покряхтели, принесли. А дьяки еще грознее: — «Все тащи, да поживее…» Все стащили до чиста, До последнего кнута. Тут откудова не взялся, Красный Петька затесался, Через улицу бежит, Под ворота норовит. И дьяки рассвирепели… — «Утаить от нас хотели, Или палок нет для вас, Изловить его сейчас». — Только Петька под ворота, И пошла за ним охота. Кто полою, кто колом, Брань и давка, пыль столбом. Петька на тын, Петька выше, Кукарекнул и на крышу, Вырос, крыльями взмахнул, Хитрым полымем блеснул. Закрутило, затрещало, Языками побежало, Вставши облаком густым, Заклубился черный дым. Жарко мельница пылает, Ветер пламя раздувает, Всполошились мал и стар. Все кричат: «пожар, пожар!»

* * *

Тихо, сыро и тепло. Солнце в тучу спать легло. Сходит с неба позолота, На пригорке у болота На коряге черт сидит, На сопелке свиристит, А вокруг чертихи пляшут, Голосят, хвостами машут, Черт весне веселой рад. На Купала новый клад.

СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ

Новогодняя песня

Над полями, да над чистыми Месяц птицею летит, И серебряными искрами Поле ровное блестит. Веселей, мои бубенчики, Заливные голоса! Ох ты, удаль молодецкая, Ох ты, девичья краса! Гривы инеем кудрявятся, Порошит снежком лицо. Выходи встречать, красавица, Мила-друга на крыльцо. Ляг, дороженька удалая, Через весь-то белый свет. Ты завейся, вьюга шалая, Замети за нами след. Нас свела не речь окольная, Бабий нюх, да бабий глаз: Наша сваха — воля вольная, Повенчает месяц нас. Глянут в сердце очи ясные — Закружится голова. С милой жизнь, что солнце красное, А без милой трын-трава. Словно чуют — разъярилися Кони — соколы мои. В жарком сердце реки вскрылися И запели соловьи.