В бегах. Цена свободы
Шрифт:
Водила замолчал. Я быстро обернулся и увидел подполковника, он шел на шаг впереди Графа. Дверца открылась.
— Садитесь сюда, — указал Граф на место рядом с водителем и дождался, пока мент усядется. — Штирлиц, подвиньтесь, — кивнул он мне и, оглядевшись по сторонам, нырнул в тачку.
Нина сидела как придавленная, захват «бобра» ее впечатлил. Что Нина, он впечатлил и меня. Среди бела дня, на улице, прямо под носом у ментов! Дерзко!
— Так куда едем? — спросил водила, видя, что мы молчим.
— Он будет показывать дорогу, а ты
— Скажите, куда? — буркнул тот.
— Куда, Штирлиц? Как это поселение называется? Ослянка, да?
— Ослянка, Мюллер, Ослянка, — в тон Графу ответил я. — Крайняя точка, вы наверняка там бывали перед сплавом. Или нет? — Я покосился на служивого.
— Бывал, и не раз. Но у вас мало шансов, ребята. — Подполковник повернулся к нам лицом. — Я хоть и хозяйственник, по сбыту, но в курсе всех дел… — загадочно выдал он.
— Что ты имеешь в виду? — Я бесцеремонно перешел на «ты».
— Не вырветесь. Один ваш уже убит, дело за малым.
— Чего он несет? Ты что, сказал ему, кто мы, или узнал? — повернулся я к Графу.
— Сказал. Трогай, шеф. Он не верил, что я пристрелю его прямо на улице, пришлось сказать, — пояснил Граф нехотя.
Водила рванул с места и влился в поток машин.
«Один ваш уже убит»… Конечно, он имел в виду Картоху. «А остальные? Неужели кто-то прорвался?! Дай Бог, дай им Бог!» — подумал я.
…Я сидел рядом с Ниной и чувствовал ногой ее упругую ляжку. Она была хороша, что и говорить, эта молодая козочка. Невольно и как-то само собой я тут же представил ее в постели. Наверное, то же самое делают все мужики мира, в том числе и евнухи, не знаю. И когда эротические видения прекращаются, исчезает и тяга к женщине вообще. Желания правят миром, они. А нам долгое время внушали, что разум. За годы, проведенные за колючим забором, я насмотрелся на многое, в том числе и на секс, лагерный секс. Женщина в зоне — больше чем женщина. Довлатов, конечно, прав. Она — богиня, Луна, неприкасаемая, недоступная тень, видение, мираж, культ. Для всякого нестарого зэка, кто еще не устал думать о женщине. И когда нет возможности слиться с женщиной, появляются молодые мальчики и мужчины. Энергия, скапливающаяся в тебе даже на сечке, как бы переключает стрелку твоего видения и чувствования, и ты начинаешь искать в парне знакомые женские черты…
Когда троица подходила ко мне, задний специально отставал, передний, наоборот, быстро входил в тамбур, где находился туалет. Первые три мне не понравились, ждал получше, четвертая — молодая полная блондинка испугалась, пятая была старухой, шестая долго думала, седьмой шла Соня. Я открыл, отодвинул железную дверь и сразу взял ее за руку.
— Прошу тебя, дорогая! Я еду в крытую на три года, сижу пять. Что тебе пояснять? — Я смотрел и молил.
И она улыбнулась. Стройная, моложавая дама с короткой стрижкой и очень живыми красивыми глазами.
— Но у меня сын такой, как ты! — воскликнула она, присаживаясь на полку.
—
Дверь захлопнута, мы лезем на самый верх, на третий ярус. Неудобно, узко, но ничего. Меня посадили слишком рано, я почти не знал женщин. Знал юных девочек, которые просто забавлялись, но еще ничего не испытывали. И когда Соня начала стонать, а потом кричать и хрипеть, я пришел в ужас. Я даже не понял, что ей хорошо. Так что она спала с «сыном вдвойне», с сыном и мальчиком. Соня сделала все, чтобы мы успели повторить «полет» трижды. Трижды за полтора часа. Не так мало для исхудавших зэка и зэчки, никогда не знавших друг друга.
— Теперь ты бу-дье-шь помнить ме-нья долго, — произнесла она с акцентом в конце, перед самым выходом. — Оч-чень до-о-лго, правда?
— Да, дорогая, даже дольше, чем ты предполагаешь, — ответил ей я. А вагон летел в ночь и кто-то тоскливо глядел в темное окно, за которым была необъятная Россия. Теперь я вспомнил, как ее звали — Инга. Интересно, жива ли она сейчас, эта Инга? Зэчки долго не живут, вряд ли то была ее первая ходка.
Между прочим, Нинуля тоже почувствовала мое тело, ибо деваться ей было некуда. Молодец деваха! Другая бы ныла, плакала, визжала, а эта сидит хоть бы хны, словно происходящее касается всех, кроме нее. Штучка!
Глава семнадцатая
Мы уже покинули пределы Губина и выехали на грунтовку. Дорога была прескверной, но, слава богу, грязи не было. В противном случае нам бы пришлось бросить эти несчастные «Жигули». Чисто случайно я глянул на панель приборов и обомлел — бензин подходил к отметке нуль.
— Ах, мать твою! — толкнул я в бок Графа и кивнул на щиток. — Глянь, глянь!
Он посмотрел.
— Послушай, шеф, — обратился он к водиле совершенно ледяным тоном, — ты что же, решил сыграть с нами в подкидного или на прикуп надеешься?
Тот встрепенулся:
— А в чем дело?
— В чем дело? Глянь на бензин, шо-фер!
Водила все понял. Он стал искренне извиняться перед нами и убеждать в том, будто ничего не видел. Сослался на волнение и запарку. Врал он или нет, мы не знали, но было похоже на правду, мог и не заметить в волнении.
— И что теперь делать? Возвращаться назад, к заправочной? — Граф прямо рассвирепел.
— Чего вы пристали к нему?! — «проснулась» Нина. — Сами проморгали, а валите на шофера, — взвизгнула она.
— Молчи! Не твое дело, — оборвал я ее, а сам призадумался.
Машин здесь не густо, да и бензина нам требуется под завязку. Дела… Возвращаться в город, чтобы заправиться, было более чем рискованно, торчать на дороге в ожидании тачки — тоже.
— Сколько еще протянешь, шеф?
— Немного протяну.
— Газуй к лесу, а там посмотрим.
Спустя несколько минут мы были в лесу. Машину мы оставили на обочине дороги, а сами в спешном порядке скрылись за деревьями. Собственно говоря, спешили только мы с Графом, остальных пришлось подгонять.