В бегах. Цена свободы
Шрифт:
Они собрались было отходить, но подполковник спросил:
— Почему с ружьем?
— Хватит и ружья, он сам сдался, заплутал. По дороге поохотимся малость, лису уже подстрелили.
— Хороша?
— Не очень. Да и мех повредили. Ну, всего вам!
Мужики отошли в сторону, а я облегченно вздохнул. «Пронесло!» Скорее всего, это были даже не оперативники, а обыкновенные прапорщики, едущие за каким-то заблудшим поселенцем на Пинту. Да, звание «подполковник» что-нибудь да значит, что и говорить. Без проблем,
Вообще-то пел я редко, но пел, и только старые, очень старые арестантские песни типа «Шел крупный снег и падал на ресницы вам…», название которой давно позабыл.
Но петь, как оказалось, было рановато. Мы не проехали и трех километров после вынужденной остановки, как машина стала барахлить.
— Все, бензин на исходе, — констатировал водила, глянув на щиток. — Еще чуток — и заглохнет. Протянули сколько могли, — развел он руками. И действительно, машина вскоре заглохла.
— Курортный сезон закончился, — сказал Граф, вылезая из машины. — Сумку с провизией будете нести поочередно, — безапелляционно выдал он нашим заложникам.
— Я — не буду, — заявила Нина. — У меня рука болит.
— А у меня — задница! Договаривайся с ними, — кивнул он на мента и водителя.
— Да ладно, донесем как-нибудь, — примирительно сказал водила, — не маленькие.
— Дело ваше. Идти далеко, мало не покажется.
Мы пропустили их немного вперед, а сами пошли сзади. Шли прямо по дороге, словно туристы, поскольку идти лесом ночью было невозможно. До Ослянки оставалось примерно километров пять. Ночь выдалась сравнительно звездная, и потому дорога неплохо просматривалась.
— Патроны есть еще? — спросил у меня Граф, имея в виду патроны для моего «глушака».
— Есть, куда они делись. А чего это ты спросил?
— Береги их, на Ослянке всякое может статься. Последняя точка. Все «последнее», как правило, плохо кончается либо таит в себе опасность, — заметил он со знаем дела. — Замечал…
— Меня волнует подполковник, Граф. Он не так прост, каким кажется, и явно не настроен топать с нами восемьдесят километров. Как думаешь? — спросил я.
— Не знаю. А что он может?
— Броситься к первым встречным ментам в самом поселке, вот что! Вряд ли мы там с ними разминемся.
— А ты, я вижу, собрался топать прямиком через поселок, да? Умник! Скажи спасибо, что мы вообще доехали сюда. Кто-то из нас двоих очень счастливый, Михей. Сейчас я могу признаться тебе: я не верил, не верил в удачу с того самого момента, как случился первый
— Не верил?!
— И чем дальше, тем больше, — подтвердил Граф сказанное. — Просто поддерживал тебя. У нас ведь не было ни единого шанса. Ни единого! — повторил Граф. — Ты относишься к той породе людей, Михей, которая нуждается в поддержке, не отрицай. И когда она есть, ты — гений и незаменим. Опять же временами, — уточнил Граф и улыбнулся. — Сейчас, считай, мы почти дома. Я чувствую это кожей. Полоса риска осталась позади нас, вроде так.
— Но в лесу мы сломаем себе шеи! Там же ничего не видно: коряги, болота, ручьи, поваленные деревья. Ждать до утра нельзя. Мы должны во что бы то ни стало пройти Ослянку как можно скорее, до рассвета, — убеждал я его.
— Это ясно и дураку, но за Ослянкой — снова лес.
— Просеки, подполковник говорил. Ты просто не знаешь, что это такое. Лесовозы возят напиленный поселенцами лес не по воздуху. По грунтовке. Дорог в лесу достаточно, а лес валят далеко, от пяти до двадцати километров вглубь. Мне рассказывали, я в курсе. Сейчас время сплава, все поселенцы работают на зимних штабелях, идет сброс леса. Машин на этих дорогах нет, людей тоже. За один день мы сможем пройти сорок, а то и все пятьдесят километров, если встанем в пять-шесть утра.
— Встанем! Надо сперва лечь. Интересно, как мы вообще будем спать? Мы же не одни…
— Что-нибудь придумаем. На худой конец поспим одну ночь со сменкой, а дальше «потеряем» их, пусть идут назад.
— А если они успеют подойти к поселку раньше, чем мы дойдем до Свердловского тракта? — спросил он. — А?
— Хорошо, продержим их две ночи, тогда точно не успеют.
— Странный ты человек, Михей, ох странный… Посчитай, сколько трупов за нашими спинами? Скольких убил ты лично?
— И что? — Я уже понял, к чему он клонит.
— А то, что ты жалеешь этих троих, рискуя почем зря. Суд не зачтет тебе это, не жди.
— Дело не в суде, Боря. Я никого, понимаешь, никого не убивал с наслаждением, просто уж так случилось. Если я не буду жалеть их, я перестану жалеть и тебя. Ты этого хочешь?
— А ты меня жалеешь? — смеясь спросил он. — Не знал, не знал.
— Ты все понял, не понтуйся. Я поклялся, Граф. Поклялся водиле, что не убью его! Клятв нельзя нарушать. Так ведь?
— Нельзя, но ведь нарушают, еще как нарушают. Только зачем клялся? Тебя что, заставляли? С каких делов?
— Он очень просил, не верил, мог выкинуть какой-нибудь фокус. Пришлось…
— Но бабе и менту ты не клялся, Михей, — тут же нашелся Граф.
— Им — нет.
— То-то же. Не толкай мне мякину. Что ты предлагаешь конкретно?
— Конкретно предлагаю пройти краем Ослянки, вот что. Она уже виднеется, смотри… — Я показал рукой вперед. — Огни… Другого поселка тут нет.