В блеске огней

Глайнс Эбби

Когда звякнула микроволновка, оповещая меня о том, что еда согрелась, я открыла дверцу, достала и поставила её на стол. Раздался еще один стук. Он не сдавался.

Я повернулась и уже хотела злобно на него посмотреть, но остановилась, увидев выражение го глаз. Он бы расстроен. Его глаза были красными, как будто бы он плакал.

Это привлекло мое внимание. Мое раздражение быстро сменилось беспокойством, я поспешила к двери, чтобы открыть ее и убедиться в своих догадках.

— Что случилось? — спросила я, не ожидая от него молниеносного

ответа, потому что он был расстроен.

— Могу я войти? — спросил он, его голос хрипел от волнения.

Я отступила и впустила его вовнутрь.

— Что случилось? — повторила я вопрос.

Прежде чем посмотреть на меня, он потер лицо руками и глубоко вздохнул.

— Я знаю, кто мой отец, — сказал он с такой тревогой в голосе, что это не было не него похоже.

Ого. Этого я меньше всего ожидала. По крайней мере никто не умер. Хотя ответ на этот вопрос может быть хуже. Похоже, так оно и было. Спрашивать его, о чем-либо не имело смысла. Поэтому я просто ждала.

Ему потребовалось несколько минут, он все еще стоял в коридоре, как будто он все еще был в шоке. Интересно, сможет ли он вообще мне сказать? Это было плохо. Также мне казалось не правильным кидаться к нему с объятиями.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он перевел взгляд на меня.

— В конце концов, я Лоутон, — сказал он.

Значит, его отец был его отцом. Неужели это так ужасно?

— Ты не счастлив по этому поводу? — спросила я.

Он издал смешок.

— Я Лоутон, но человек в этом доме, все еще не мой отец.

Теперь я была сбита с толку. Полностью. Расспрашивать его казалось плохой идеей, поэтому я просто ждала, пока он решит, как и что он мне скажет.

— Это так хреново, — вздохнул он и провел рукой по волосам, в его глазах читались недоверие и гнев.

Кто, черт возьми, его отец? Я ждала ответа, я очень тревожилась за него, но я все равно хотела знать. Он не просто заинтриговал меня.

— Я его почти не знал. Есть фотографии, где я и он, и глядя на фото, я могу сказать, что он любил меня. Но теперь я понимаю ненависть моего отца к нему. Моя бабушка говорит о нем, как о дьяволе. Они ненавидели его так же сильно, как и меня.

Мне пришлось прикусить язык, чтобы не задавать вопросов. Это было бесчувственно. Не в силах ничего поделать, я подошла к нему и положила мою руку поверх его, в молчаливом жесте поддержки. Он развернул ладонь и сжал мою, как будто я была его единственной надеждой на тонущем корабле.

— Мой дед не был моим дедом на самом деле. Джереми Гуннер Лоутон был моим биологическим отцом, — он сделал паузу, потом посмотрел на меня, и его слова звенели у меня в голове, — Моя мать спала со своим тестем.

О, боже.

— Это все мое. Он оставил мне все это по закону. Все. Это.

Все, это что? Что он имел ввиду? Хотела я спросить, но не стала.

— Мой отец думал, что может контролировать мою мать, чтобы скрыть этот факт, но она стояла напротив него и угрожала

объявить об этом миру, и дать мне возможность обратиться в суд. Старик действительно выглядел так, будто был способен убить.

Он пригрозил отправить меня в интернат, а она рассмеялась безумно, как маньячка и сказала ему, что, если я захочу, я могу вышвырнуть его из дома. Я. Выгнать этого человека из дома. Черт, Уилла. Какого черта? Я все еще сплю?

Я уже начала думать, что и сама все еще не проснулась. Думаю, он чувствовал себя так же, как и я.

— Он все еще там? — спросила я. Я знала, что он ненавидит этого человека, и не удивлюсь, если он все-таки выставил его из дома.

Гуннер посмотрел на меня так, словно я сошла с ума.

— Я не могу выгнать отца Ретта из дома. Я не хочу, чтобы мир узнал правду. Я же не просто ублюдок. Я незаконнорожденный сын своего деда. Господи, это хрень какая-то.

Вот уж точнее замечания не придумаешь. Это была несусветная хрень. Даже очень. Я крепче сжала его руку. С моей стороны это было немного, но это была вся та поддержка, которую я знала, что могу ему дать. На этот раз я смотрела в никуда, пока в голове крутились факты, и была уверена, что это не сон. Гуннер тоже молчал. У нас просто не нашлось слов.

Мое сердце болело за него. За мальчика, который, как все думали, имел все, и жизнь, которую он проживал все это время. Я хотела обнять его и все исправить, и это чувство пугало меня. Мои чувства к Гуннеру были гораздо глубже, чем я предполагала.

— Ретт ушел. Он разорался, обозвал маму шлюхой и ушел. Теперь она заперлась в своей комнате и плачет, а этот мудак, очевидно, мой… брат, не отец… дерьмо, — он замолчал и покачал головой, — Он тоже ушел из дома. Весь это чертов дом сегодня взорвался.

Входная дверь открылась, и мы оба резко обернулись на звук. Бабушка вернулась домой. Она была единственной, кто ходил через сад и входила в парадную дверь. Особенно, без предупреждения.

Я убрала свою руку, а он засунул обе руки в карманы как раз перед тем, как она вошла в кухню.

Она посмотрела на Гуннера с состраданием в глазах.

— Иди, садись. Я накормлю тебя обедом, — сказала она, показывая тарелку с едой, которую принесла с собой, — Я так и думала, что ты будешь здесь. — Она закончила и повернулась ко мне. Она не сердилась, но в ее голосе прозвучало мягкое предупреждение.

Она слышала их разговор в большом доме. Интересно, знала ли она правду? Она была с ними так долго, могли ли такие секреты быть скрыты от нее? Я в этом сомневалась.

— Сейчас вы у меня покушаете. У меня есть шоколадный пирог в холодильнике. Если захочешь остаться переночевать сегодня на диване, он твой, — сказала она Гуннеру и пошла на кухню готовить сладкий чай.

— Вы знали? — спросил ее Гуннер, когда мы сели за стол.

Она остановилась, но на нас не посмотрела. Ее внимание было приковано к очкам.