В большой семье
Шрифт:
Оська и Павлик сидели на диване и разговаривали вполголоса.
За круглым столом Оля занималась с Маней Крючковой, отстававшей по русскому языку.
А за письменным столом, наклонив голову набок, выводил буквы Димка.
Матвей Иванович сидел рядом в кресле и читал, часто приподнимая очки на лоб и издали заглядывая в димкину тетрадку.
— Павлушка, ну, как же быть-то? — понизив голос, взволнованно говорил Ося.
— Ты это о чем?
— Ну, ясно, об Алике. Ты не забываешь спрашивать
— Своих уж всех спросил. Еще тогда. В соседнем ремесленном учится Сахаров, так он Петр, а не Алексей. Иван Антонович сам уже всюду узнавал. И через Гороно и в других местах. Да вот не находится. А по радио теперь не передают, кто родственников разыскивает. Во время войны, помнишь, передавали около шести часов утра… Да жив ли твой Алик? Ведь мы и этого не знаем.
— Жив, жив! — убежденно ответил Оська. — Мне даже кажется, что он где-то здесь, в Ленинграде.
— Почему? А вдруг в Казахстане?
— А вот почему. Ты ведь тоже уезжал на Урал, а вернулся, правда?
— Конечно, вернулся. Еще бы! Мы ведь ленинградцы. Матери каждую ночь Ленинград снился.
— Вот видишь! А ведь Алик тоже ленинградец. Постоянный… как это говорится? Коренной. Он тут родился. И, главное, отец его из армии сюда должен был вернуться, он же знал об этом. Теперь он большой парень, как мы с тобой. Нет, нет, он непременно должен был сюда стремиться!
Ося порывисто вскочил, потом снова сел верхом на стул и, опершись локтями на спинку, подпер кулаками щеки.
— Заданное условие: он живой. Спрашивается: как его найти? Вот задача! Потруднее всякой геометрии. Как ее решить? А, Павлушка?
Павлик в раздумье покачал головой.
Ося помолчал и зашептал, глядя на друга горящими глазами.
— Знаешь, Павлик, кто его сразу мог бы разыскать? Знаешь?
Павлик кивнул.
— Я понимаю, про кого ты говоришь. Но ведь нельзя же беспокоить. Если все будут к нему обращаться…
— Вот именно! Другого такого занятого человека на всей земле нет. Не понимаю я, что ли? Это уж я на самый-самый крайний случай говорю. Но я уж так и решил: если до весны ничего совсем не узнаем, напишу Сталину письмо. А все-таки его найдем!
Чья это книга?
Второй номер журнала «Пионерская дружба» решили непременно выпустить к Новому году.
Тамара Хлопина, ответственная за сбор статей, уже всех донимала просьбами скорее приносить свои произведения. И она была права: до Нового года осталось всего недели полторы, а ведь и статьи, и стихи, и рисунки надо было еще переправить в Подгорную школу.
Было бы обидно сделать второй номер хуже, чем первый. А первый номер вышел на славу. Особенно всем нравились стихи одной девочки из пятого класса Вали Родионовой. Стихи назывались «Ленинграду».
Свои сочинения для первого номера журнала
Оля очень любила Дворец пионеров. Но он никогда еще не казался ей таким красивым, как на этот раз. Показывая Ане Дворец, Оля и сама как-то по-новому им любовалась.
Аня притихла, — так ей всё нравилось. Кругленькие щеки ее разгорелись, а темные глаза блестели. Обычно сдержанная, Оля вся сияла, глядя на анину радость.
Они не расставались ни на минуту. Ходили и сидели рука об руку. Таня Чуркина позвала Олю танцовать, но Оля отказалась.
— Ну, еще бы! Ты только свою Аню и видишь! — обиженно сказала Таня.
— Тебя ведь я каждый день вижу, — возразила Оля. — А ее…
Не дослушав, Таня тряхнула белыми косичками-крендельками и убежала.
— Может быть, ты, и правда, хочешь туда пойти? — спросила Аня. — Я танцовать не умею…
— Нет, нет! — воскликнула Оля. — Совсем не хочу. Мне так хорошо с тобой. А танцовать мы тебя научим. — И они продолжали сидеть на диванчике у стенки.
Люстры сверкали ослепительно. Пестрая толпа ребят кружилась посреди громадного зала. Свежо и радостно алели пионерские галстуки.
Стоял веселый шум. То и дело раздавались взрывы смеха. И всё это не мешало, а наоборот, — как-то помогало подругам разговаривать.
Оля была скрытной девочкой, но почему-то Ане она просто и свободно рассказывала о самом сокровенном.
Ни с кем Оля не говорила о маме, даже с Матвеем Ивановичем. А вот Ане она рассказывала о том, как в блокаду представляла себе, что ее мама на фронте, и как от этого ей становилось теплее и есть хотелось гораздо меньше.
Девочки поговорили о том, кем они будут, когда вырастут.
Оля неизменно хотела стать врачом.
Немного помедлив, Аня призналась, что хочет быть… судьей. Оля удивилась: почему обязательно судьей?
— А мне нравился быть справедливым судьей, — сказала Аня. — Оля, знаешь, — вдруг вспомнила она. Один мальчик из нашей школы говорит, что он знает тебя.
— Знает меня?
— Да. Вернее, он знал тебя когда-то. Он услышал твою фамилию и даже… растерялся как-то. Он думал, что ты погибла в блокаду.
— Что же это за мальчик?
— Он говорит, что приходил на то место, где вы прежде жили, и увидел, что вашего дома нет.
— Может быть, это кто-нибудь из нашей школы.
— Он хотел тебе написать на дружину.
— Я не получала письма.
— Значит, он еще собирается написать. Он говорит, что, может, ты его забыла.
— А как его фамилия?
— Петренков. Алеша Петренков. Это тот самый мальчик, с которым я занимаюсь арифметикой. Я тебе говорила.