В чужих не стрелять
Шрифт:
— Арсений, клянусь, ты ошибаешься! Все не так, сейчас я тебе объясню!
— Он объяснит… Слушай, зачем ты шпионил, когда первый раз подослал ко мне Глебова?
— Я не шпионил!
— Да? А кто стоял внизу в подъезде? Может, и, когда Лиза пришла, ты тоже стоял?
— Да нет! Это так получилось! Я хотел убедиться…
— В чем ты хотел убедиться?
— Что Глебов придет к тебе.
— Зачем?
Тиргин вытер платком шею:
— Затем, что я волновался.
— Что это тебя так взволновало?
Подошедший официант поставил кофе и ушел. Тиргин спрятал платок.
— Ты
— Пожалуйста, говори.
— Так нельзя. Нужно поговорить спокойно.
— Говори, я слушаю.
— Дело в том… — Тиргин тронул чашку. Дело в том, что у меня особые отношения с семьей Глебовых.
— Какие?
— Ну… Я бываю у них и… В общем, на днях я собираюсь сделать Лизе предложение.
— Ага. Ну, и что дальше?
Тиргин сделал большой глоток, поставил чашку.
— Дальше… Ты что, не понимаешь? После этого пожара Николай Николаевич может лишиться всего состояния. Всего… А Трояновский не хочет вести процесс. Ну и…
— Почему не хочет?
— Не знаю.
— Врешь!
Тиргин покачал головой:
— Арсений, клянусь тебе, я не вру. Я в самом деле не знаю, почему Трояновский отказался!
Пластов внимательно посмотрел на него, кивнул:
— Хорошо, допустим. Что дальше?
— Дальше я отлично понял: если отказался сам Трояновский, спасти Глебовых может только что-то особенное. Надо было искать выход, и я понял: единственный, кто в сложившейся ситуации может им помочь, — ты. — Тиргин поднял глаза. Это в самом деле так, Арсений.
— Дальше.
— Дальше… Когда я узнал, что ты отказал Глебову… — Тиргин замолчал.
— Понятно. Дальше ты напустил на меня Лизу.
— Я не напустил! Я просто поговорил с ней. Она ведь умная девушка и… — Тиргин замялся.
— Что — «и»?
— Ну, Лизу нельзя, как ты выражаешься, «напустить». Она все делает, как сама считает нужным.
— Ладно, допустим.
— Ты должен мне верить.
— А ты объяснить, почему от дела отказался Трояновский.
Тиргин усмехнулся:
— Арсений… Неужели ты думаешь, я стал бы это скрывать? Клянусь, понятия не имею. Что-то повлияло на него, но что — не знаю.
— Это-то работая с ним без малого двенадцать лет?
— Ну и что? Ты не знаешь его скрытности. Это просто чудовище какое-то, сфинкс. Если он не захочет — из него крохи не выцарапаешь. На том и держится, мне ли тебе объяснять…
Пластов медлил, изучая Тиргина.
— Хорошо. Будем пока считать, что я тебе верю. Пока. И запомни: если я узнаю, что повлияло на Трояновского, это очень может помочь Глебову. Впрочем… — Усмехнулся. — Впрочем, я забыл, ты здесь не помощник.
— Арсений, это ты совершенно напрасно. Клянусь, если я что-то выясню…
— Не выяснишь, не клянись. Карьера для тебя дороже.
— При чем тут карьера?
— При том. Да и ты прав, Трояновский кремень, каких мало.
— Так ты… взялся за это дело?
— Взялся, взялся.
— Что, официально?
— Да, официально. Ладно, свободен. Извини, если чем обидел.
Расплатившись, Пластов вышел из кафе. Уже на улице Тиргин догнал его:
— Запомни, Арсений… Я не строю из себя подвижника, но…
— Но?
— Если
— Слышу, — буркнул Пластов. Посмотрел вслед затерявшемуся среди прохожих Тиргину и повернулся — он обязательно должен был увидеть еще одного человека.
10
Этим человеком был директор-распорядитель завода Гервер.
В переднюю вышел сухой человечек с чуть отвисшими щеками и носом с прожилками; он был тщательно выбрит, короткие усики и бакенбарды ухожены, а волосы расчесаны на пробор и набриолинены. Взяв протянутую визитную карточку, директор-распорядитель тщательно изучил ее, скользнул по адвокату взглядом, кивнул:
— Проходите, господин Пластов. Николай Николаевич Глебов предупредил меня, так что я весь к вашим услугам.
В кабинете Гервер показал Пластову на кресло, сам же, отвернувшись, встал у окна. Вдруг сказал скрипучим голосом:
— Вы знаете, господин Пластов, у меня есть любимая поговорка. Вот она: «Мне не интересно, что вы делали. Для меня важно знать, что практически дала ваша деятельность, каков ее итог?» Так вот, итог деятельности нашей фирмы весьма печален. Полный провал, уничтожение всего, чему мы отдали большую часть жизни, и, скажем прямо, лучшую ее часть. Понимаете, тут и моя вина, я недоглядел. Я ведь директор-распорядитель, моя задача вникать в каждую мелочь. А упустил из виду я именно мелочь… Впрочем, понятно… Бывает, когда дело идет хорошо, когда работа спорится, что-то второстепенное на некоторое время упускаешь. Думаешь: потом, потом, успеется… а ведь видел, видел… Чувствовал: лето, жара, на заводе полно нефти. Надо было организовать людей, рассредоточить горючее, изолировать пресс-шпан. Все думал: завтра, послезавтра, через два дня. Вот и дождался. К тому же я поссорился с Глебовым… Вам это что-нибудь говорит? С тем самым Глебовым, с которым я проработал бок о бок больше десяти лет.
— И… это произошло из-за пожара?
— Да, из-за пожара. Из-за того, что Николай Николаевич… хм, будем говорить так: не очень корректно использовал сложившуюся на заводе обстановку. Простите, господин Пластов, я не хотел бы больше касаться этой темы, но… Но некоторые мои представления подверглись пересмотру. Боже мой, боже мой. У нас были заказы, на заводе подобрался отменный коллектив специалистов, мы были готовы расширять производство, строить новый цех… А, что говорить. Мы смело брались за все новое. Мы дерзали. Чего стоила одна наша испытательная станция! А генератор Вологдина! — Гервер щелкнул пальцами. — Всего этого теперь нет.
Пластов сделал вид, что впервые слышит о генераторе:
— Простите мою неосведомленность, но… Было бы любопытно знать, что это такое? Этот самый генератор… Вологдина, вы сказали?
Гервер будто не замечал его, глядя в одну точку. Пожал плечами:
— Что это такое?.. Как неспециалисту вам трудно будет это понять.
— И все-таки? Это что — генератор УМО?
— При чем тут УМО… УМО — это так, мелочь. Вы можете себе представить, что такое тридцатикратная прибыль?
— Ну, если сделаю усилие.