В чужом доме
Шрифт:
— Спасибо, ребята, вы были сегодня на высоте, — сказал Жюльен.
— Ладно, ладно, беги, она ждет тебя.
Жюльен быстро пошел вперед. Он знал, что Элея придет на свидание еще не скоро, но ему хотелось уйти, расстаться с товарищами… Ему непременно хотелось, чтобы они знали: он идет к ней.
57
В этот вторник хозяев не было дома, и Жюльен мог свободно выходить и возвращаться, даже не таясь. И всякий раз он видел, что Эдуар лежит на постели, повернувшись
Немного встревоженный, Жюльен спросил Мориса:
— Думаешь, он и вправду ничего не скажет хозяину?
— Если он станет болтать, я сам им займусь. Мне терять нечего, все равно я ухожу отсюда.
Но Эдуар не стал болтать. Все утро в среду он работал, не раскрывая рта. В полдень за едой хозяин спросил, не болен ли он. Тот коротко ответил, что у него болит голова и ноет печень.
— Мне не следует пить вина, — прибавил он. — Я должен избегать даже уксуса и всяких приправ.
Жюльен и Морис толкнули друг друга под столом.
Сразу же после обеда кто-то вызвал хозяина в магазин. Мальчики поднялись к себе в комнату. Закрыв плотно дверь, Морис сказал Эдуару:
— По-моему, тебе уже пора перестать злиться. С этой историей покончено. Нельзя вместе жить, вместе работать и не разговаривать друг с другом.
Эдуар ответил не сразу. Он сидел на краю кровати, упершись локтями в колени, и, скрестив руки, смотрел в пол.
— Как угодно, — продолжал Морис. — Но все то время, что мне остается пробыть в твоем обществе…
Жюльен ничего не говорил, он наблюдал за Эдуаром, который по-прежнему сидел не двигаясь. Потом Жюльен принялся поправлять свою постель, и тут он заметил, что Эдуар поднял голову и смотрит в его сторону. Глаза Эдуара блестели, и вскоре две слезинки скатились по его пухлым румяным щекам.
— Что с вами? — спросил Жюльен.
Эдуар медленно поднялся.
— Вы поступили подло, — сказал он. — Из-за вашего дегтя я теперь весь покрылся прыщами. Я так долго оттирал его эссенцией, что началось воспаление.
— Ну-ка покажи, — сказал Морис.
Эдуар спустил брюки. Низ его живота, бедра — все покраснело. Местами кожа была обожжена, несколько белых прыщей гноилось.
Пока он застегивал брюки, Морис и Жюльен молча переглянулись.
— Хорош я теперь, — простонал Эдуар. — А ведь я и без того болен!
— Ну, старик, не надо на нас злиться, мы ведь не думали… — пробормотал Жюльен.
Морис перебил его и крикнул:
— Конечно, очень жаль, что ты в таком состоянии, но признайся, ведь ты сам в этом виноват. Нечего было делать гадости Жюльену. А потом, когда тебе предложили драться, не надо было трусить.
— Я не люблю драться, — сказал Эдуар.
Морис немного помедлил, потом посмотрел на Жюльена, подошел к Эдуару и очень спокойно спросил:
— Даже с булыжником в руке?
Тот понурил голову и снова опустился на кровать. Несколько минут все молчали. Жюльен и Морис продолжали оправлять постели. Эдуар по-прежнему сидел на краешке кровати. Он долго смотрел на них, а когда они кончили, поднялся, подошел к мальчикам и сказал:
— Ну,
Голос его звучал неуверенно. В глазах еще притаилась тревога.
— Так-то лучше, — заметил Морис.
Они обменялись рукопожатиями, но Эдуар сделал это как-то вяло.
Несколько минут спустя со двора послышался голос мастера: пора было приступать к работе. Спускаясь по лестнице, они услышали, как хозяин что-то громко кричит в столовой. Едва они вошли в цех, там появился и он, лицо у него было бледное, брови нахмурены, взгляд колючий.
Хозяин два или три раза обошел помещение. Рабочие провожали его глазами. Поведение господина Петьо и уже одно то, что он в такой час не спит, а находится тут, — все говорило: произошло нечто из ряда вон выходящее.
Наконец он остановился, скрестил руки на груди, потом развел их в стороны и указал на Жюльена.
— Господа, я должен вас предупредить, что среди нас находится коммунист, — заявил он.
Молчание.
Все взгляды устремлены на Жюльена.
Хозяин делает паузу, потом продолжает:
— Вот именно… Он… Этот самый. Этот маленький… — Господин Петьо изменил тон и злобно усмехнулся: — Простите, я чуть было не оскорбил его. Совсем забыл, что это запрещено. — Хозяин повернулся к мастеру: — Смотрите, Андре. Вам тоже надо остерегаться. Ведь этот тип неприкосновенен. Господина Жюльена Дюбуа нельзя задевать, его ни в коем случае нельзя оскорблять, не то вам придется иметь дело с конфедерацией труда и уж не знаю с кем еще.
Он остановился, сделал несколько шагов по направлению к двери; потом снова подошел к мастеру и прибавил:
— Видите ли, я, на свое несчастье, задал ему взбучку, после того как он в тот день черт знает что натворил. Оказывается, это не положено: только что у меня побывал большой начальник из конфедерации труда. Он явился и любезно предупредил: если я и впредь буду так себя вести, то меня ожидают неприятности.
Хозяин снова прошелся по помещению, усмехаясь и что-то бормоча.
Потом внезапно расхохотался и заорал:
— Плевать я хотел! Неприятности! Они угрожают мне неприятностями! Вот уже несколько лет, как мы со дня на день ожидаем войны, она ввергнет мир в кровавую бойню, и все это исключительно из-за тех глупостей, что натворил Народный фронт. И вот какой-то господин из ВКТ грозит мне неприятностями. Черт возьми! Красиво они себя ведут! Не вмешайся эти кретины, Франция уже давно бы заключила союз с Муссолини, и бесноватый из Берлина заткнул бы свою пасть! Но нет, левые все сделали, чтобы доставить стране неприятности, а теперь они грозят неприятностями мне, члену Французской народной партии! Мне, участнику войны четырнадцатого года! И такие люди намерены меня учить… Люди, готовые подтирать зад трехцветным знаменем! Субъекты, в которых чести и патриотизма ни на грош, намерены наводить порядки в моем доме!.. Хотел бы я на это поглядеть! А для кого у нас существуют тюрьмы? И карательные отряды? Господи, когда же наступит день и у нас появится правительство, которое прикажет поставить к стенке весь этот сброд!