В чужом доме
Шрифт:
В углу комнаты стояла высокая елка, переливавшаяся огнями. Девушка, сидевшая за пианино, перестала играть и подошла полюбоваться рождественским тортом.
— Вам можно позавидовать. Какие вы вкусные вещи выпекаете! — проговорила она.
Людские голоса доносились до Жюльена откуда-то издалека, совсем издалека, и звучали они как-то странно. Огни в его глазах расплывались. И детский смех, казалось, замирал в этой огромной комнате, где плясали звезды.
Ему сунули в руку несколько монет. Прижимая к боку пустую корзину,
А потом его окружила тьма. Тишину нарушал только приглушенный шум — это негромко стонал и вздыхал северный ветер.
Жюльен сошел с тротуара, поставил корзину на багажник и вдруг заплакал, даже не стараясь сдержаться.
Часть третья
30
Жюльен получил почтовую открытку; в ней говорилось, что тетя Эжени и дядя Пьер вернутся в понедельник третьего января. «Мы ждем тебя во вторник утром», — писала тетя Эжени. И во вторник, в девять утра, мальчик пустился в дорогу.
Было очень холодно. Местами канал, соединяющий Рону и Рейн, замерз по всей ширине. Изборожденный мелкими трещинками лед сверкал на солнце; голые деревья отбрасывали кружевную тень на откосы, покрытые инеем. Тонная ледяная пленка, затянувшая лужи на дороге, лопалась и крошилась под колесами.
Жюльен никак не мог привыкнуть к тому, что снова едет на велосипеде, низко опустив руль и подняв седло. Время от времени он выпрямлялся, выпускал руль из рук, поворачивал голову то вправо, то влево и смотрел, как у него изо рта вырывается пар и быстро исчезает на ветру.
Мальчик до сих пор еще не совсем стряхнул сон, хотя в тот день после стольких почти бессонных ночей он спал долго. По мере того как он удалялся от города, ему казалось, что вокруг все светлеет, что воздух, который он вдыхает полной грудью, возвращает ему силы, что достаточно какое-то время поглядеть, как поблескивает на солнце вода, как убегает в сторону луг Ассо — и накопившаяся в теле усталость исчезнет.
Завидев дом дядюшки Пьера, он привстал на педалях и покатил быстрее. Что-то толкало его вперед, приподнимало, наполняло радостью.
В эту пору года на деревьях не было листвы, и потому чудилось, будто дом стоит ближе к дороге. Из трубы прямо в синее небо поднималась струйка белого дыма. Она долго висела в воздухе, потом медленно таяла и пропадала.
Когда мальчик вошел, Диана кинулась к нему, виляя хвостом. Она принялась лизать его руки, тихонько повизгивая. Дядя Пьер смеялся.
— Назад, назад! — крикнула тетя Эжени.
Обняв и поцеловав Жюльена, она чуть отступила и внимательно оглядела его.
— Ты вырос, — проговорила она. — Да-да, сильно вырос, но, господи боже, почему ты так плохо выглядишь?
— Это верно, — поддакнул
Все трое уселись у плиты.
— Ты, часом, не болел? — спросила тетя Эжени. Жюльен ответил, что он пролежал в постели два дня.
— Это очень хорошо со стороны мастера, что он так за тобой ходил, — заявила тетя Эжени, — но все же ухаживать за больным учеником должна хозяйка. Сдается мне, у этих людей на первом месте торговля.
— На то они и торговцы, — усмехнулся дядя Пьер.
Наступило молчание. Собака положила передние лапы на колено мальчику, и он гладил ее по голове. Дядюшка поднялся, открыл дверцу топки и подбросил туда полено.
— В доме холодно, — пояснил он. — Когда дом стоит запертым несколько недель, стены вбирают в себя сырость. Их теперь долго не высушить.
— Ты обещал, что приедешь поглядеть на Диану, которую мы оставили у соседей, — снова заговорила тетушка. — Но они мне сказали, что ты тут ни разу не был.
— Не мог, — сказал Жюльен.
— Почему? — спросила она.
— Не было времени.
— Даже по вторникам?
— Я очень уставал. А потом два последних вторника мы работали.
Дядя Пьер нахмурил свои густые брови.
— У вас не было выходного дня целых две недели?
— Не было. Видно, так всегда перед рождеством и Новым годом.
— Но вам, надеюсь, возместят эти дни?
Жюльен помолчал, потом посмотрел на дядю Пьера и спросил:
— Что ты хочешь сказать?
— Ну, вам позднее отдадут эти два выходных дня?
— Нет, не думаю.
Дядя Пьер прищелкнул языком, покрутил усы своими большими темными пальцами и покачал головой.
— Так-так, — проговорил он, словно размышляя вслух, — так-так.
Он вытащил из кармана кисет и принялся свертывать сигарету. Тетушка поставила на пол у самых ног миску с водой и корзину с картофелем. Небольшим остроконечным ножом она чистила картофель, и шелуха падала ей в передник. В плите гудел огонь. Диана положила свою большую голову на ладонь Жюльену. Дядюшка Пьер закурил и сказал:
— Ты даже не поздравил нас с Новым годом. Знаю, знаю, ты ждал, что мы вот-вот приедем, но ведь не столько же у тебя было работы, чтобы не выкроить минуту для открытки.
Жюльен промолчал.
— В Париже мы получили письмо от твоей матери. Она жалуется, что ты пишешь домой все реже и реже и что из твоих писем ничего нельзя понять, — заговорила тетя Эжени.
Мальчик вздохнул.
— Нехорошо, что ты не пишешь матери о том, как живешь, — продолжала тетушка. — Это никуда не годится. Ты же знаешь, она тревожится о тебе.
Жюльен по-прежнему не говорил ни слова. Опустив голову, чуть сгорбившись, он гладил собаку. Опять наступило тягостное, долгое молчание, и мальчик подумал, что хорошо было бы поспать. Но почти тотчас же до него донесся низкий голос дяди Пьера.