В чужом доме
Шрифт:
— Да, вид у него неважный, — согласился мастер.
Виктор и Морис были уже на ногах. Жюльен откинул одеяло.
— Нет, — остановил его Андре, — я не могу позволить тебе встать с постели: у тебя сильный жар. Пусть поднимутся хозяева, а там поглядим.
Мальчик снова улегся.
— Веселая история, — проворчал Морис.
Когда все вышли из комнаты, погасив за собой свет, Жюльен посмотрел на потолок, чуть освещенный бликами, проникавшими сюда из цеха. Он услышал, как раздвигаются дверцы печи, как звенят противни на мраморном разделочном
Его разбудил яркий свет. Возле кровати стояли хозяин и мастер. Жюльен приподнялся.
— Погоди, — сказал Андре, — сейчас измерим тебе температуру.
Он протянул мальчику термометр.
— Пустяки! — воскликнул господин Петьо. — В его годы чуть что — и жар.
У Жюльена оказалось 39,8°. Хозяин пожал плечами.
— Постарайся уснуть, — посоветовал мастер.
Мужчины вышли. Дверь за ними закрылась, но Жюльен услышал, что мастер говорит о враче. Ответа хозяина мальчик не разобрал. Все стало каким-то расплывчатым и далеким. Где-то безостановочно звонили колокола.
В восемь часов утра госпожа Петьо принесла мальчику какой-то отвар. Пощупала у него пульс и сказала:
— Все обойдется. Завтра вторник. Полежите денек в постели, а в среду будете здоровы.
В полдень Морис принес чашку бульона. Жюльен выпил немного, но его тотчас же затошнило.
Он не то чтобы спал. Скорее впал в какое-то оцепенение. Часто перед его мысленным взором возникал родительский дом, и мать, и те зимние утра, когда он нарочно покашливал, чтобы не идти в школу. Мальчик прошептал:
— Это всегда действовало… Всегда действовало.
…И тогда он оставался в теплой кухне, разглядывал книги с картинками или рисовал. Отец, бывало, немного ворчал, но мать при этом сердилась. Разве можно посылать в школу больного ребенка!
После обеденного перерыва появился мастер и поставил Жюльену банки. Затем он положил ему на грудь припарки из льняного семени, смешанного с горчицей.
— Завтра я тебе опять поставлю банки, — сказал он.
— Но завтра вторник, — пробормотал ученик, — вы не работаете.
Мастер улыбнулся. И сел в изножье кровати. От жара Жюльен видел все будто в тумане, он плохо различал Андре, однако ему казалось, что тот так и будет сидеть здесь, возле него.
Два или три раза заходила хозяйка. Она приоткрывала дверь, делала два шага от порога и спрашивала:
— Ну как, лучше?
Жюльен качал головой.
— Вот увидите. Ничего не будет. Только лежите в тепле. И выздоравливайте побыстрее, а то бедняжке Морису приходится разрываться на части.
Морис был мрачен. Он ворчал:
— Вот незадача!.. За несколько дней до рождества, когда столько работы!
Во вторник хозяева
Они долго сидели возле мальчика и молчали, комната медленно погружалась в темноту. Светлые волосы женщины выступали золотистым пятном на фоне серой стены. Они что-то говорили. Жюльен время от времени покачивал головой. Голоса отдавались у него в ушах; потом куда-то мгновенно пропали, и все потонуло в сумерках.
В ту ночь Жюльену все время снилась мать. Она склонялась над ним, и рядом с ее лицом к нему склонялось другое лицо — с тонкими нежными чертами, обрамленное длинными кудрями, развевавшимися на ветру.
…Сам Жюльен был уже взрослым. Он болел, и у его постели сидели мать и жена; женой его была девушка с улицы Пастера.
28
— Тебе придется съездить за мясом для начинки.
— Но ведь сегодня среда, шеф, — заметил Жюльен.
— Среда-то среда, да ведь нынче двадцать второе декабря, дружок, через два дня — рождество. Ты, видно, не понимаешь, что это решительно меняет всю программу.
Мальчик вышел. Мясо для начинки — это неплохо, это значит — час наедине с Клодиной на кухне.
Небо прояснилось, ночью даже немного подморозило. От снега не осталось и следа, но всюду — на мостовых и на тротуарах — была насыпана бурая соль и песок.
Когда Жюльен поднялся с постели, у него слегка кружилась голова. Жара уже не было. Время от времени он еще чувствовал, как кровь приливает к голове, он еще немного покашливал, но не обращал на это внимания. Погода улучшилась, радость, казалось, вновь возвратилась в город, и мальчик тоже ощущал ее.
Он быстро съездил за мясом и возвратился в цех.
— Ступай, ступай, — сказал господин Петьо. — Торопись, а то Клодине скоро придется идти в магазин.
В тот день нужно было приготовить мяса гораздо больше, чем обычно. На это требовалось не менее двух часов.
Жюльен и Клодина принялись за работу. Госпожа Петьо была в столовой. Мальчик слышал, как она переставляет посуду, ходит, останавливается. Он с нетерпением ожидал минуты, когда хозяйка отправится в кондитерскую. И наблюдал за Клодиной. Склонившись над столом, девушка усердно трудилась, не поднимая глаз. Жюльен прикоснулся к ее руке. Не поворачивая головы, она отдернула руку.
В столовую вошел хозяин. Подойдя к дверям кухни, он просунул туда голову и спросил:
— Дело идет?
— Да, — ответила Клодина.
Господин Петьо немного повеселел. Работа спорилась. Весь дом походил на улей в летнюю пору. Вставали на час раньше; в полдень переставали работать перед самой едой, а вечером у всякого допоздна были дела. И все же, несмотря на усталость, никто не жаловался. Как будто пришло в движение маховое колесо и безостановочно вращалось, увлекаемое собственной силой.