В чужой игре
Шрифт:
– Слушай сюда, Кочан, – не выдержал Матрос. – Что ты все пялишься? Может, я у тебя занял и забыл? Ты скажи, не стесняйся.
Вовочка натянуто улыбнулся: «Чует, падла, грешок за собой…»
– Чё молчишь? – заводился Матрос. – Ответь людям! – Простуженный голос рокотал в груди.
Вовочка задумался. Интересно ставит вопрос крылатый. Получается, все здесь люди, а Кочан – никто. Один против всех. Поэтому Вовочка молча выпил внушительную стопку водки и запил пивом, не закусывая. И тут его повело.
– Может,
Вовочка сказал то, что думал. Матрос считал себя чуть ли не вором в законе – значит, крылатый и есть.
– Куда баллоны катишь?..
Матрос откинулся к стене, сунул руку в карман брюк, однако пальцы застряли внутри. Не вынуть нож с выкидным лезвием – для этого вначале подняться надо.
Он вскинулся было кверху, но Садовский, сидя, тут же щелкнул его кулаком в лоб. Голова у Матроса стукнулась о бетонную стену, тело поехало книзу. Садовский вскочил и добавил еще раз. По отвислым губам.
Вову схватили под руки, но тот и не думал вырываться. Высвободил руки и присел к столу с довольным видом. Кто теперь у них самый крутой? Похоже – Кочан. Все стальные отойдут под него. В том числе и Бушуев Василий Андреевич, по кличке Матрос. Не очень-то он теперь походит на главаря.
Матроса под руки отвели в спальню, уложили на диван. В кармане у него обнаружился складной нож с выкидным лезвием. Конькова трясло: в его квартире могло случиться смертоубийство – это он ребрами чуял.
Представив залитые кровью обои, Жеребец содрогнулся. Зря связался с Матросом и со всеми остальными, и назад теперь не шагнуть – слишком увяз.
А Вовочке хоть бы хны. Не тревожат его воспоминания о безоблачном прошлом. Может, таким и родился, с насквозь истлевшей душой.
– У меня к вам серьезный базар, – проговорил Садовский. – Этот пусть спит там, а мы должны решить.
Коньков с Вагиным настроились слушать.
– Короче, – продолжил Вовочка. – Мне этот гад вот где сидит!
Он чиркнул пальцем себе по горлу и продолжил, запинаясь и прыгая с пятого на десятое:
– Щебечет Матрос вроде бы правильно. Прекрасно! Но кто он такой? Кому он на уши двигает… – Вовочка нервничал. – Здесь Матросу не дельфинарий! Кого он вздумал на лезвие посадить!..
Пацаны молчали. Коньков мучительно думал о возвращении родителей. Вагина, вероятно, искала мать, рыская по всему Новому городу
– Короче, – подвел черту Вовочка. – Этот больше у нас не хозяин.
– Кто тогда? – спросил Коньков. Ему уже чудился выход из сложившейся ситуации.
– Никто! – ответил Садовский. – Обойдемся! У нас будет демократия. Как решим, так и будет. И пусть все деньги вернет в общак, которые упер. Дурачков теперь нет для него.
– Действительно.
– Тогда выпьем за наш союз, пока этот не щекотнулся.
Коньков наполнил рюмки, и парни снова выпили.
Из зала вначале
– Расплодились, сволочи!
Парни прислушались.
– На мух ругается, – догадался Вовочка. Он затянулся сигаретой и продолжил: – Короче, я всё сказал. У нас не бычий отдел, и он не комендант… Я доходчиво объясняю?
Ему никто не ответил: в коридоре раздались шаги, и на кухню вышел взлохмаченный Матрос.
– Как выбираться будешь – подумал? – шепелявил он разбитой губой. Потом замолчал, бегая глазами по кухонной стенке. Казалось, он подыскивал там слова, а может, он искал топор, чтобы покончить враз и со всеми. Не нашел. Сел на свободный табурет и потупил голову.
Вовочке вдруг стало жаль человека. Ведь тот в отцы годился им всем. Но демократия Вовочке была дороже, чем любое подавление личности. Не будет отныне в их конторе бригадиров.
– И потекет из вас мокрая жижа, – заключил Матрос. – С ментами базарить – это не смехом брать на характер.
На него не обращали внимания. Лишнего выпил дедушка – вот и куражится.
– Не переживай, – сказал Вовочка. – Ты по-прежнему в доле. Но мы хотим, чтобы нам не ездили по ушам. Иди. Отдыхай…
Матрос не хотел уходить. Ему налили в стакан. Он опустил в него разбитую верхнюю губу и, медленно опрокидывая голову, взялся цедить водку сквозь зубы. Молодежь с состраданием смотрела на поверженного героя. Попал под сплав и тут же завял.
Опорожнив стакан, Матрос поставил его с краю стола.
– Теперь командуйте. А я на вас посмотрю – мне даже легче от этого.
Сплющив губы, Матрос громко потянул носом воздух и заскрипел зубами. Свергли! Понизили в рядовые! Придется пахать на общих основаниях без права на веское слово!
Неожиданно он сморщил лицо и принялся чихать. Безостановочно.
– Табак в нос попал, – сказал Садовский.
«Ничего, – думал Матрос, закатывая глаза. – Деньги лежат у меня дома. И будут лежать, пока жена не истратит. Во-вторых, мой опыт обязательно пригодится. Молодость – вредное состояние, так что не надо особо гордиться».
– Иди в зал и там чихай, – велели ему.
– Это вам не в носу ковырять…
«Зеленые» нагло смотрели Матросу в глаза.
Делать нечего. Прелые кадры попались на этот раз. Матрос поднялся из-за стола и направился в зал. Не разуваясь, упал на постель и сразу же захрапел.
Кочан радовался больше всех. Все-таки быстро сместили Крылатого…
День встретил пацанов неожиданностью: в квартиру ломились соседи.
– Кельдым устроили! – ревел на площадке мужской голос, прерываемый женским воплем. – Ночь напролет орали – теперь течет у них! Слышишь, ты?! Открой, Генка! Тебе говорят!