В чужой игре
Шрифт:
– Опять по веревке спускаться? – Вовочке мерещился асфальт в бездонной пропасти.
Взгляд у Матроса потяжелел:
– Ты чё, Кочан? Тебя тошнит от возвышенности?
– Тебе показалось… – Вовочка кисло улыбнулся.
– Тогда жуем, пьем и отдыхаем. А вечером побежим.
Матрос поднял рюмку и, не чокаясь, выпил. Чокаются только дураки.
Однако литр на четверых – это не так уж и много. Это совсем ничего. Но Матрос заартачился.
– Позабыли?! Вечером дело!
Пацаны с трудом успокоились.
– Можно просто прогуляться по улицам, –
Действительно. Никто. А если и видел кто, так это ни о чем не говорит. Не пойманный – не вор.
Они вышли гурьбой из квартиры, спустились на улицу и пошли вразвалку, покуривая. Глаза по привычке бегали по верхним этажам. На проспекте Ленинского Комсомола они остановились. Громадное здание недавней застройки манило глаз. Фигурчатые стены обросли спутниковыми антеннами, как грибами после теплого дождика.
– Вот бы нам туда попасть, – пялился кверху Садовский.
– Совсем ты, что ли? Там же охрана… – сомневался Жеребец.
– Старуха, чай, сидит на воротах.
– Выкинь из головы, – скрипнул Матрос. – Хватит на наш век и этих. – И посмотрел в десятиэтажное здание напротив. Народ там жил менее состоятельный.
Через пару кварталов четверка слегка утомилась и застыла около сквера, недалеко от киоска.
– Сбегать мне надо, – буркнул Матрос и пропал в зарослях.
Парни купили в киоске пива, расположились на скамье и принялись шелушить вяленую чехонь, запивая пенистой влагой. Оставили после себя кучу рыбьих костей.
Матрос вынырнул из кустов с недовольной физиономией – на пять минут оставить нельзя. Сам ухватился за недопитую бутылку в руках Садовского, потянул на себя, не глядя. Вовочка разжал пальцы.
– Вечерком, сегодня, – сказал Матрос и влил в себя пиво, словно в воронку.
– А я бы всё же залез в тот скворечник, – мечтал Вовочка, цвыкая от счастья зубами. – Меня туда тянет. Интересно, как у них там?
Он успел побывать в пяти квартирах и теперь ничего не боялся. Веревка бы только выдержала. Остальное – дело техники.
Они двинулись в обратном направлении. По пути Матрос вынул из кармана пятисотку и протянул Садовскому.
– Купи литр, Кочан. И жрачку…
Вовочка без особого энтузиазма принял купюру и повернул к магазину. За шныря лагерного держит его Матрос.
Поджидая Садовского, группа медленно отошла к углу. Вовочка догнал их с пакетом в руке. Голова набок. Даже взмок от усердия.
Друзья продолжили путь. Вот опять то красивое здание, которое всё в «тарелках». Вовочка задрал кверху голову.
– Это как надо людям жить, чтобы у каждого тарелки висели на балконах?
– Шею свернешь, – усмехнулся Матрос.
Они возвратились к Конькову и принялись за выпивку. На закуску Вовочка прикупил в магазине здоровенный окорок. На свои, между прочим, деньги.
– Сейчас мы его смулендим, – радовался Вагин.
– Тебе диету надо соблюдать, а то опять опухнешь, – припугнул Матрос.
Вагин недовольно сверкнул глазами:
– Как по квартирам шмонать, диету не спрашивают…
– Не плачь.
«Кучеряво у него получается, – отметил про себя Вовочка, – что даже я поверил».
Выпивка шла своим чередом. Матрос рассказывал, как первый раз отбывал срок на общем режиме. Учил, что допустимо в среде осужденных, а что нещадно карается. Он дважды побывал за колючкой, и за оба срока ничему не научился. Руки по-прежнему тянулись к чужому добру. У Матроса дома жена и двое детей – одному двенадцать, второй семь. Но папа в очередной раз куда-то исчез – для них он то ли в загуле, то ли шабашка опять подвернулась.
– В розыски только не подали бы, – вспомнил он о семье.
Впрочем, Матросу было точно известно, что не подадут. Не зря он сегодня отлучался, пока остальные сдирали с вяленой рыбы жесткую чешую. Заскочил домой всего на минуту и передал добычу жене.
У той улыбка от уха до уха – отродясь таких денег не видела, чтобы золотистыми купюрами и толстой пачкой. Рука радуется, чувствуя упругую толщину.
«Семья» в течение получаса прикончила водку и окорок. В квартире слоями пластался табачный дым. Низкорослый тощий Матрос рассказывал пацанам об отличии колонии-поселения от обычной зоны. Туманно у него получалось. Слишком быстро и неясно. Выходило, что колония-поселение – это вроде рая с любимой, но в шалаше. Язык у Матроса стал вязнуть между зубов, он опрокинулся на диван и затих.
– Вырубился наш крылатый! – усмехнулся Вовочка и снова полез за сигаретой.
Но Матрос вдруг дернулся на диване, отворяя веки:
– Куда баллоны катишь!..
Проскрипел надорвано и вновь закатил глаза.
– Матрос, Матрос, – толкал его в бок Вовочка, но тот не подавал голоса. – Приснилось, значит…
Садовский огляделся по сторонам. Остальные двое уже разбрелись по квартире. И тоже, как видно, вырубились.
Глава 3
Петенька Векшин сидел дома, глядя на улицу. Мать толклась на кухне. За окнами временами двигались люди. Агент был абсолютно им безразличен. Они не знали о нем ничего. Документы о сотрудничестве лежали у Подшивалова в сейфе. В тех документах даже кличка агентурная значилась – Шпиц.
Векшин потянулся, встал со стула и снова сел. Чиркнув зажигалкой, он раскурил сигарету и стал разглядывать портрет отца с матерью, висевший на стене.
«Будь он жив, отец, – думал агент, – все было бы по-другому…»
Он не закончил мысль: напротив дома, рядом с тополем, остановилась чья-то машина. Агент вскочил и спрятался за оконный косяк: надо было еще вчера закрыть ставни. Оставалось надеяться, что приехали не к нему.
Однако стриженный загорелый парень уже заходил во двор – его фигура мелькнула в воротах и остановилась на крыльце. У парня была на лице примета – вмятый широкий нос. Агенту даже послышалось, как тот выматерился, глядя на висевший снаружи замок, затем вновь послышались шаги.