В день смерти Его
Шрифт:
И снова на следующее утро Гриша настоял, чтобы мы пошли на хайфское шоссе.
– Но ведь там пес, Гриша, - сказал я.
– Ты же знаешь, как собаки меня любят. Не дай Бог эта тварь кинется, я ведь костей не соберу. Можешь смеяться, но с меня хватит неприятностей.
– Ну и что, что пес?
– сказал он.
– Ведь он-то тебя не тронул. Что ты чушь городишь? А мне вот приятно пройтись поутру.
Я подумал, что, может, и в самом деле его не будет, может, он там вчера оказался случайно. Но он был: в то же время, что и вчера, стоял посреди дороги, словно мы загодя по телефону договорились о встрече. Я хотел свернуть в сторону, но он уже
– Знаешь, Гриша, - сказал я, - кажется, я пришелся ему по душе. Ему одному из целого миллиарда собак. Это хорошая примета.
– Не такая хорошая, как тебе кажется, - сказал Гриша.
– Почему?
– Сволочь псина, - лениво сказал он. И криво усмехнулся: - Мне так больше всего жалко шакалов, - сказал он.
– Почему?
– Потому что им вовек отсюда не выбраться, - ответил он и погрозил псу кулаком.
– А твой пес уедет. И всюду будет чувствовать себя распрекрасно.
– Почему это он должен уехать?
– спросил я, в тот день впервые подумав, что Гриша сошел с ума.
– Почему он должен уехать, с чего ты взял?
– Ни с чего, - сказал Гриша.
В бюро по трудоустройству Грише сказали, что пока ничего подходящего для него нет, но не надо волноваться. Потом мы, как вчера, пошли в сторону моря и договорились встретиться на остановке автобуса в шесть. Я взял у Гриши парочку сигарет и отправился разыскивать Еву. В кафе ее не было, но официант меня знал и принес бутылку пива. Не прошло и пяти минут, как ко мне подошел какой-то тип.
– Мне бы хотелось, приятель, поговорить с тобой, - сказал он. Он сел; я сразу понял, с кем имею дело. У него были свои девочки, и, должно быть, давно. Я научился их распознавать; оденься такой хоть кардиналом, я ни с кем сутенера не спутаю. Они всегда обращаются к тебе с этакой профессиональной доверительностью и буквально прилипают взглядом к твоему лицу.
– Ева - твоя женщина?
– спросил он.
– Я не ошибся? На тебя работает?
– Допустим, - сказал я.
– А тебе не все равно?
– Дельце есть, - сказал он.
– Можно неплохо заработать. А ведь тебе, милок, деньги нужны.
Я сразу понял, к чему он клонит, и рассмеялся.
– Хочешь, чтобы я ее кой-куда упрятал на время?
– сказал я.
– Верно говорю?
– Точно, - сказал он.
– Ева живет в Иерусалиме. Вот пусть там, где живет, и ходит в город. Ездить на автобусе в Тель-Авив и ловить здесь клиентов - штука не хитрая, никому ведь не запретишь влюбиться в девушку и пойти с ней в гостиницу. Так ведь?
– Натурально, - сказал я.
– Увы, в моем возрасте самое приятное в любви - жратва. Так что на эту тему со мной говорить бесполезно.
– Вот-вот, - сказал он, словно не слыша меня.
– К такой девушке не придерешься. Она потом как ни в чем ни бывало возвращается в Иерусалим, где никто или почти никто ничего об этом не знает, и строит из себя порядочную. А что делать нашим девушкам? Тем, которые ходят здесь?
– На хрен мне сдались ваши девушки, - сказал я.
– В этом мире все хотят трахаться. Кое-кто останется и на вашу долю.
– Ты не прав, милок, - сказал он.
– Зря так думаешь. Вот ты, например, в прошлом году пять месяцев работал на стройке, не имея разрешения, и никто тебе не сказал
Я протянул к нему правую ладонь; в 1944 году в нее угодила пуля и выхватила кусочек кости, а потом я еще сломал руку в этом самом месте.
Я не могу ни сжать кулак, ни поднимать тяжести; и вот сейчас он держал мою ладонь в своей сильной горячей руке и внимательно ее разглядывал.
– Тебе нужна легкая работа, - сказал он.
– Спасибо за участие, - сказал я.
– Я тебе помогу, - сказал он.
– Мне поможет Ева, - возразил я.
– А у ваших баб появится время, чтобы соскрести мозоли с задниц.
Он положил руку мне на плечо.
– Ева ничем не отличается от них, - сказал он.
– Все они поначалу были такими. Она-то думает, что в один прекрасный день встретит простофилю, который на ней женится, возьмет заработанные ею деньги и ни о чем не вспомнит. Но вот ты, например, ты ведь не из таких, верно я говорю? Ты ведь на ней не женишься и жить с ней вместе не будешь, а значит, гроша ломаного от нее не увидишь. Не твое это дело. Бросай, хватит с тебя.
– Он снова положил руку мне на плечо.
– Никому неохота быть сутенером. Но стоит разок поскользнуться, так всю жизнь на заднице и проедешь. Говорю, бросай. Ты поможешь мне с Евой, а я дам тебе денег, хватит на пару месяцев. А за это время, глядишь, работу подыщешь. Бросай, прошу тебя.
Глаза у него были припухшие, тяжелые, он глядел на меня и улыбался.
– А ведь я даю тебе шанс, - сказал он.
– Что ты, что другой - мне все равно. Для меня это всякий сделает.
Только я вижу, что тебе больше всех нужно. Ты еще можешь найти что-то свое, свой хлеб есть. Ну а Ева все равно ходить здесь не будет.
– Что вы ей сделаете?
– спросил я.
– Да так, - сказал он, - что-нибудь сделаем. Что потребуется, то и сделаем. Но тебе с этого уже ничего не обломится.
Он тяжело двинулся прочь; вообще, он был тяжелый, вялый, но, похоже, мужик неплохой. Наверное, была у него жена и ребенок, и, наверное, когда-то его сбили с ног, и с тех пор он так и не оклемался.
– Загляни как-нибудь вечерком, - сказал он.
– Выпьем, развлечемся. А захочешь, пойдем в кино.
– И вдруг беспомощно признался: - Ох и люблю я кино. Больше всего на свете. Ладно, надумаешь, приходи, - сказал он.
– Я обычно сижу вон в том кафе.
– Он махнул рукой в сторону моря.
– Спроси Бен-Ами, а если меня не будет, подожди немного.
– И не жаль тебе Еву?
– спросил я, чтобы слегка его подразнить.
– Такая молодая, такая красивая, а ты хочешь упрятать ее в кутузку. Неужто тебе ее не жалко?
Он склонился надо мной; духом от него шибало крепче пива и табака. Но это был дух здорового человека.
– Жалко, - ответил он.
– Жалко. Даже больше, чем тебе. Ты ведь не сутенер. Для тебя это так, на раз. А для меня - на всю жизнь.
Он вышел. Я подождал часок или немного побольше, но Ева так и не появилась. Показывая официанту на пустую бутылку из-под пива, я сказал, что жена, как придет, заплатит, и официант успокаивающе махнул рукой, как бы давая понять, что всё в кафе к моим услугам. Я любил бывать в этой забегаловке, восемь месяцев назад я тут познакомился с Евой. Как сейчас помню: она сидела за столиком возле музыкального автомата, а я - здесь, на террасе. Я знал, что она проститутка, но все равно она мне ужасно нравилась. У меня в кармане не было и двух фунтов, но я решил попытать счастья и подошел к ней.