В дороге
Шрифт:
Приехал я в Кузнецы. Январь, 1993 год. "Пожар" сам собою утих. Потушили его не люди, а время. Как тушат пожар низовой, глубинный, долгие осенние дожди, снег; но дремлет огонь невидимый, угли его тлеют до времени, до поры.
Разговоры были спокойные. Никто никого особо не клеймил, сознавая очевидное: бывший совхоз "Кузнецовский" распался, и на землях его возникли три объединения - акционерное общество "Кузнецовское", то есть бывший совхоз, ассоциация фермерских хозяйств (тоже "Кузнецовское") и товарищество на хуторе Широковский. Между ними и шла война.
– Идет война народа с администрацией, - определил распрю один из ее участников, понимая под "народом" ассоциацию новых фермеров ли, крестьян,
– Прислали милицию, меня с хлебного поля гонят, а я на этом поле четверть века пахал и сеял, - говорит рядовой механизатор.
Кто его гонит с помощью милиции? Бывший совхоз, его нынешнее руководство.
Итак, вроде бы все яснее ясного: борьба старого с новым, партократов с народом. Только в "народе" оказались: бывший директор совхоза, главный агроном, замдиректора, заведующий МТМ.
– Мы, совхоз, хозяева. Кто хочет уходить, пусть берет землю и технику, какую дадим. Но командовать, своевольно брать не позволим. Нам работать, говорят руководители нынешнего совхоза.
– Мы хотим, чтобы у наших людей остались те машины, на которых они работали, - требуют "выходцы" из него.
Бывший механизатор П. Н. Шлепин (теперь на пенсии, но работает фуражиром) заявляет решительно:
– Новые фермеры - это не народ, а помещики. Хотели помещиками стать. Главный агроном, завмастерской, директор с ними, замдиректора. Все в их руках было, они всю технику забрали себе. А мы с пустыми руками остались. Сенокос подошел, а траву косить нечем. Хлеб убирать нечем. Землю пахать - хоть лопатку бери. У пенсионеров они повыманили паи, наобещали им коров, соломы, сена златых гор. А ничего не дали. Механизаторов тоже заманили брехней. Сейчас все назад бегут.
– В фермерство, а вернее в их ассоциацию, сначала ушло много механизаторов, - вспоминает нынешний главный агроном.
– Почему? Им наобещали скорых больших заработков. Ведь если ты фермер, тебе и налог не надо платить, и кредиты государство дает под малый процент, и зерно продавай кому хочешь, а не государству по твердой цене. Но быстрого богатства не получилось. Наши механизаторы, те, что остались в совхозе, заработали хорошо. Глядя на них, стали возвращаться ушедшие.
– Да, - соглашается руководитель фермеров Хабаров, - нас осталось всего двадцать шесть человек. Но это твердый костяк. Те, кто выстоял. Ведь мы работали, а почти ничего не получали. Нас давили со всех сторон и чем могли. Но мы не надеемся, а твердо знаем, что выстоим и будем работать. Мы озимых посеяли почти в два раза больше, чем совхоз. Будем работать по-новому, как задумали.
Чего же они хотели?
Как и по всей стране, осенью 1991 года начались в совхозе "Кузнецовский" разговоры о реорганизации. Декабрьский приказ из Москвы был строгим: с колхозно-совхозной системой покончить за год. А перейти к чему? Думается, как и везде, будущее виделось в тумане. А тут, как на грех, в совхозе оказалась "лишняя" земля, которая уходила к районным властям, в фонд перераспределения, для создания фермерских хозяйств. И немалый кус - 8 тысяч гектаров.
Решили создавать ассоциацию фермерских, крестьянских хозяйств и производственных кооперативов, работающих совместно, на тех же землях. Вроде тот же совхоз, но уже из свободных фермеров, вышедших из хозяйства, а значит, можно оставить у себя "лишние" 8 тысяч гектаров земли и получить все преимущества, которые фермерам положены: отмена налога на пять лет, льготные кредиты и прочее.
Придумали все это, конечно, не механизаторы, не скотники, а руководители. Объясняли преимущества, новизну: вместо звеньев товарищества (полеводческое, животноводческое), отношения между ними договорные, у каждого свой счет. Руководство выборное.
Говоря о туманном будущем такого проекта, я вспоминаю недавнее прошлое, когда были в колхозных подразделениях свои чековые книжки, взаиморасчеты и прочее. Все
М. А. Хабаров, нынешний председатель мятежной ассоциации, а в пору начала преобразований - главный агроном совхоза, и сейчас уверен, что дело было задумано стоящее. И не только задумано, но и воплощалось в жизнь: проводили агитацию, разъясняли людям. Начали подавать заявления в районный земельный комитет, получали землю в собственность, но работали по-прежнему вместе: пахали, сеяли. Создавали вместо привычных звеньев товарищества, выбирали в них руководителей, утверждали взаимные договоры, но работа, повторю, шла, как и прежде, вместе. За зиму провели два собрания. Теперь никто не докажет, с кворумом они прошли или без кворума. Но пока - в согласье.
Но вот уходит прежний директор совхоза. (Другие скажут: "Директора убрали районные власти, потому что он не хотел их слушаться".) С уходом директора появилась оппозиция новому курсу в лице руководящего состава. Может быть, потому, что подошло время выборов руководства всего хозяйства.
И мне было сказано жестко, впрямую:
– Выборность руководства была не всем руководителям по нутру. Ведь могли и не выбрать. Могли спросить, например, чем кормит главный специалист двадцать голов крупного рогатого скота на своем подворье. Откуда берет корма? У одного двадцать голов одной лишь крупной скотины, не считая овечек, коз и прочего, а у другого - одна корова. Значит, счастье и нажиток не тому, кто лучше работает, а тому, кто, пользуясь властью, может свободно взять или, пользуясь всегдашними порядками, украсть совхозное или выпросить у начальника.
Это дело (нажиток, скотина) очень серьезное, называется оно - наша сельская жизнь, где на зарплату не проживешь, а спасение - "второй фронт": личное подворье.
– Мы хотим честно работать, честно зарабатывать, не воровать или клянчить, - заявляли сторонники Хабарова.
– Хотят стать помещиками, - говорили другие.
Летом 1992 года состоялось третье совхозное собрание. Там грянул бой. Загорелось в открытую.
Если раньше разговоры шли тихомолком (о "помещиках", которые хотят все заграбастать, о том, что совхозы "в Москве запретили", не уйдешь в фермеры - и все пропадет, с пустыми руками останешься) - теперь пошел бой открытый. Ставка была серьезнее некуда - жизнь, которая не кончается. По-прежнему надо будет есть и пить, детей растить. И все это при нынешних сумасшедших ценах. Да и земле этой отдано столько лет и трудов - своя, родная. Другой нет. Тем более если на душу полагается по 14,4 гектара пашни, по 2 гектара "золотой" орошаемой земли, 1,4 гектара сенокоса, большой кусок пастбища. Да еще имущественный пай. Это не бумажный ваучер. Это весомое, очевидное, не одним поколением нажитое. Есть за что драться. В результате третьего собрания народ разделился почти пополам: 47 процентов - за фермерскую ассоциацию, остальные за прежнее единение с новым названием "акционерное общество".
Тут пошла стенка на стенку, кто кого одолеет.
В хабаровскую ассоциацию фермеров ушли большинство механизаторов, захватив с собою собственной волею тракторы, комбайны, другую технику. Она ведь всегда при дворах стоит. Попробуй отними. Повод простой и весомый: "Я на нее жизнь поклал. Работал и буду работать. Никому не отдам".
Но земли, посевы на них, склад горючего, мастерские, банковские счета все в руках бывшего совхоза. Спели хлеба.
– Мы пахали это поле, культивировали, сеяли, значит, оно наше, - говорили механизаторы-"выходцы".
– Мы и будем убирать.