В эпицентре бури
Шрифт:
— Что все это значит? — Я спросил Макхью.
— Бригадир, вы сказали, что все танки должны получить названия к концу недели.
— Но я имел в виду названия вроде Веллингтона или Монтгомери, названия городов, в которых вы живете. В любом случае, кто такой Базофт?
Я почувствовал себя неловко, когда мне объяснили, мне следовало помнить, что в марте 1990 года Фарзад Базофт был повешен иракцами за шпионаж. Во время предполагаемого преступления, когда он фотографировал военный объект недалеко от Багдада, он работал в газете "Обсервер". Я вспомнил,
— Это великолепно, — крикнул я в ответ. — Мы сохраним это название.
Забравшись в башню, я услышал жужжание охлаждающих вентиляторов внутри радиоприемников, лазера, воздушных фильтров и шипение помех в наушниках шлемофона, который вручил мне капрал Шоу. Запрыгнув через открытый люк, я встал на командирское сиденье и поднес микрофон шлема ко рту.
— Доброе утро, экипаж, — сказал я, поправляя солнцезащитные очки.
Ответы были разные, и я понял, что все они меня слышат. Проверив, у всех ли с собой оружие, и осмотревшись, чтобы убедиться, что все уложено правильно, я сказал:
— Ладно, Макхью, пошли.
Я услышал щелчок отпускаемого ручного тормоза, и шестидесятитонный танк медленно пополз вперед, 1200-сильный дизельный двигатель "Перкинс" перешел с грохота на рев, а из выхлопной трубы вырвалось облако серо-голубого дыма. Когда мы набрали скорость, я забрался в башню, так что были видны только моя голова и плечи. Это было волнующе. Впервые за долгое время я был предоставлен самому себе, только я и мой экипаж. Я мог бы забыть о заботах средств массовой информации и давлении, связанном с принятием решений. В течение следующих нескольких часов я хотел снова привыкнуть к управлению танком и давать советы по обустройству полигона. Песок был на удивление плотным, а когда его пригревало солнце, он расширялся, что делало движение еще тяжелее. Нам потребовалось два часа, чтобы пройти всего двадцать две мили.
Местность на полигоне была пологой, с небольшими долинами. К сожалению, трасса для боя проходила по пересеченной местности, а это означало, что приходилось постоянно поворачивать из стороны в сторону, чтобы объехать бугры и возвышенности. Но когда через пару дней начались стрельбы, у меня было четкое представление о том, где я хочу разместить мишени, и, несмотря на жару, работа доставляла мне удовольствие. В середине дня меня срочно вызвали. Я был нужен в Аль-Джубайле. Майк Майетт хотел встретиться со мной там. Я проехал обратно два часа и направился прямиком в штаб генерала Бумера. Я нашел Майка в одном из офисов планирования. Когда я вошел, он поднял голову.
— Я думаю, у вас большая проблема, — сказал он. — Когда вы начинаете стрельбы?
— Завтра, — ответил я. — Что случилось?
— Не думаю, что у вас получится. Я только что узнал, что вам не давали разрешения на стрельбы.
— Что вы имеете в виду? — Потребовал я ответа.
— Только это. Ты не можешь стрелять. Кто-то облажался.
Моей первой мыслью было, как это будет выглядеть в глазах СМИ. Они сделают из нас и жителей Саудовской
Я поехал обратно в лагерь № 4, где у меня была защищенная связь с Эр-Риядом, и попытался связаться с генералом де ла Бильером, но его не было. Я разговаривал с различными офицерами штаба, и с течением времени каждый из них становился все более и более раздражительным. Было совершенно ясно, в чем заключаются наши обязанности и что штаб-квартира в Эр-Рияде собирается сделать, чтобы помочь нам. Мы оборудовали полигон, вывезли всех верблюдов и членов племени, поговорили с эмиром, организовали патрулирование в целях безопасности. Они отвечали за политические связи.
К моему полному разочарованию, проблема оставалась нерешенной до конца дня. Я, казалось, был не в состоянии найти обходной путь, по которому нужно было давать разрешение. К десяти вечера у меня все еще не было ясности. Я связался с Юэном по радио.
– Прикажите полкам оставаться на месте, — сказал я. — Завтра стрельб не будет.
В шесть часов следующего утра я снова попытался решить проблему. Я планировал сразу же отправиться к морским пехотинцам. По дороге я столкнулся с Джеромом Нананом, капитаном, который был нашим офицером связи на базе адмирала Бадара.
— Что вам известно об этом грандиозном бардаке со стрельбами? спросил я.
Я подумал, не замешана ли в этом каким-либо образом военно-морская база.
— Этот вопрос все еще не решен? — спросил он.
— Так ты знаешь об этом? — спросил я.
— Да, бригадир. На прошлой неделе саудовцы сообщили морским пехотинцам, что вы не сможете стрелять. Какие-то проблемы с самолетами. Они сообщили об этом американскому офицеру по боевой подготовке, по-моему, полковнику, около трех дней назад. Но поскольку они ничего не услышали в ответ, я думаю, они решили, что вас это не беспокоит.
— Пойдем со мной, — сказал я. — Мы собираемся найти этого человека.
Полковник занимал небольшой кабинет, спрятанный в порту.
— Вы понимаете, — сказал я, входя в кабинет, — что вы в одиночку провалили подготовку всей моей бригады?
После ожесточенных и в основном односторонних дебатов я, наконец, понял, в чем проблема — в контроле воздушного пространства над полигоном. Кто-то не выпустил NOTAM, уведомление для летчиков, предупреждающее их об опасности.
— Как это сделать? — спросил я.
— Я думаю, вам лучше поговорить с саудовцами, — предложил полковник.
Мы поехали на военно-морскую базу так быстро, как только могли. Саудовский офицер связи был приятным человеком по имени коммандер Гази.
Я объяснил ему нашу проблему.
— О боже, — сказал он. — Нам лучше поговорить с адмиралом.
Я снова оказался в кабинете, похожем на пещеру. Адмирал был явно раздражен случившимся.
— Почему кто-то должен хотеть помешать вам стрелять? Кто-то поднимает много шума из-за пустяков, — сказал он, явно расстроенный тем, что все прошло не так хорошо.