В этом мире еще можно удивляться

Лейн МаККайла

С этим чуваком я столкнулся совершенно неожиданно. Обычным солнечным днем, когда в Магиксе стояло адское пекло, офисные работники в пиджаках и рубашках обмахивались платками, руками и всем тем, что только находили, раскрасневшиеся от жары лица выражали вселенскую скорбь, а к редким автоматам с весело шипящим и пенящимся лимонадом выстраивались такие очереди, что самые брендовые магазины нервно покуривали в сторонке. На кой я поперся в центр культурной и молодежной жизни в самый час пик? Все объясняется тремя словами: это ж я.

Вообще, мне просто нравиться бесцельно шататься по городу и наблюдать за людьми. Шпионить. Слушать. Обдумывать. Анализировать. Делать выводы. При условии, что собственная жизнь не блещет особой насыщенностью, чужая становится предметом небольшого, но стабильного интереса. В прочем, как это, не блещет

насыщенностью? Очень даже блещет: все эти битвы, спасения мира, новые враги, миссии, интриги “кто с кем поссорился” и обязательные, составляющие часть любого пакета яркой личности, вечеринки! Балы, выступления Винкс, обеды и светские вечера, где я полностью погружался в себя, натягивал маску примерного мальчика и иронизировал про себя весь вечер. Иногда, правда, мне в какой-то степени “везло”, потому что почти на любом вечере, где собирались особы королевских кровей и всякие графы-бароны, обязательно находился какой-нибудь дядька, которому срочно необходимо было поговорить с кем-нибудь о том, как он устал от этого притворства и чопорности, как с удовольствием бы сейчас сбежал куда-нибудь, но не может, ибо стал заложником своего высшего положения в обществе, но только этому человеку он может доверится, поскольку увидел в нем собрата, понимающего его нелегкую и тяжкую долю. Несложно догадаться, что этим “кем-нибудь” оказывался я, потому компания на вечер автоматически мне обеспечивалась. Баронет жаловался на свою жизнь, на кичливых придворных, льстящих в глаза, а за спиной распускающих язвительные сплетни, на то, что в семье царит разлад и гармония, что он искренне завидует мне и моей молодости. От меня же, как правило, требовалось кивать, поддакивать, но большей частью просто слушать и пополнять личную копилку информацией о самых разных людях.

Вот только на всех этих светских раундах я чувствовал себя лишним, оставался как-то в стороне и вообще искренне не понимал, какого хрена еще торчу там. Но уйти не позволяла совесть, ибо обидится Муза, не поймут товарищи по команде, и вообще, если уж вызвался играть роль рыцаря без страха и упрека, то изволь исполнять ее до конца. Однажды это мне надоест, и я сбегу куда-нибудь, к лесным или луговым эльфам. Не подумайте, что я сошел с ума, просто именно к этим созданиям чаще всего уходил мой старый знакомый, так часто приходивший на ум в последнее время, и с кем сегодня мне “посчастливилось” столкнуться.

– Ривен!
– окликнул меня какой-то полузнакомый голос, но поначалу я не обратил особого внимания, лишь на всякий случай ускорив шаг, потому что таки возгласы чаще всего заканчивались новым приключением или неприятностью, вляпаться в которые мне сейчас особо не хотелось. Ради Дракона, я просто хочу спокойно погулять, проветриться и понаслаждаться жизнью, немного отдохнуть от своей девушки и ее крикливых подружек, от назойливого общества товарищей по команде, но особенно, Роя, который почему-то посчитал, что раз я знал Набу, то теперь мы просто обязаны сблизиться и стать лучшими друзьями. Постоянный террор, постоянное выпрашивание советов о том, как вести себя с Лейлой, постоянное возникновение рядом из ниоткуда, - я бы не волновался так, если бы не набиравшая сейчас популярность бисексуальность. А поскольку на меня периодически западали представители обоих полов, то я уже ничему не удивлялся.

Плюс ко всему, Рой был с Андроса и чем-то напоминал мне Набу, что всякий раз отзывалось резкой болью в сердце. Я становился замкнутым, не разговарил ни с кем и отвечал грубо и резко, погружаясь в себя и стараясь гнать прочь неприятные мысли о лучшем друге. Я никогда не был так близок ни с кем, кроме Набу, никому так не доверял, как ему. Казалось даже какое-то время, что судьба наконец-то перестала шутить, но потом она повернулась огромным и здоровенным задом, показывая очень известный жест. Набу умер весьма “вовремя”, я остался с носом и в прямом смысле плакал из-за гибели лучшего друга. Только вот из-за его смерти никто больше не переживал. Только Лейла скорбила и испытывала весьма сильное горе: я частенько видел, как она пытается бороться со слезами на всяких этих вечеринках, стоя в уголке и украдкой рассматривая фотографию любимого, и как она старательно натягивает на лицо улыбку, когда в поле зрения появляются подруги, дабы не показать своих страданий и не испортить другим настроение. Фея флюидов оказалась сильной личностью, способной пережить даже

такое. А я вот не сумел. Вернее, сумел, но с большим трудом. Со смертью Набу пропал изрядный кусок моей странной души, появилась легкая апатия и равнодушие к жизни.

Пробуждение началось совсем недавно, и потому именно сейчас этому чуваку приспичило замаячить прямо у меня за спиной.

– Ривен!
– послышалось снова, и в душе появилось нехорошее подозрение, что заставило еще сильнее ускорить шаг, а мозг со скоростью калькулятора высчитывал, кому же мог принадлежать этот полузнакомый голос. Можно было бы и обернуться, но не хотелось рисковать, ибо что-то внутри подсказывало, что сзади ожидает не старушка-фея в широкополой фиолетовой шляпе с бубенчиками, что прилетает порой к парням по утрам и взмахом волшебной палочки вызывает явление маленького холмика под одеялом. Стоп. Старушка-фея.

– Твою мать!
– взревел я и обернулся.
– Мэрти!

И точно! Именно Мэрти стремительно быстрым шагом пытался меня нагнать. Он ведь почти и не изменился: светлые вьющиеся волосы, обрамлявшие лицо, пружинисто подпрыгивающие при каждом шаге, серые, почти голубые, глаза, смотрящие вперед и только вперед с фанатичным блеском, тонкие, почти незаметные брови, уже успевшая слегка загореть кожа и победно-воодушевленное выражение лица. Одетый в голубые рубашку и цветастые шорты, в резиновых шлепанцах он вышагивал по центральной улице Магикса, не обращая внимания на удивленные взгляды прохожих. За спиной болтался потрепаный рюкзак серо-буро-фиолетово-малинового цвета, из которого торчала какая-то деревянная палка. Мэрти с радостным возбуждением двигался прямо ко мне, и я сначала хотел поспешно драпать отсюда, но потом, немного подумав, решил повидаться со старым… Приятелем, что ли?

– Ты совсем не изменился, такой же мрачный и угрюмый!
– на всю улицу сообщил Мэрти, раскрывая широкие объятия и обхватывая меня так, что послышался треск собственных ребер.

Мда, а ты остался все таким же ненормальным идиотом. От Мэрти здорово несло орехами, пшеницей и еще какими-то злаками, будто он только что съел целую тарелку хлопьев с холодным молоком, приятно сводящим зубы. Желудок заурчал, издавая тревожные позывные.

– Как у тебя дела?
– улыбнулся Мэрти во все свои тридцать два зуба, словно только всю жизнь и ждал встречи со мной.

Неопредленно пожав плечами, в ответ поинтересовался:

– А у тебя-то как?
– и, подумав, зачем-то добавил: - Ты где столько времени пропадал?

Ведь Мэрти я не видел уже несколько лет, а если быть точном, с конца октября первого курса, когда за ним прилетела машина бодреньких санитаров в белых халатах, скрутила его и увезла прочь. Что было с Мэрти дальше, никто не знал, да и я особо не интересовался, хотя несколько дней паренек мелькал в наших повседневных разговорах. И вот теперь он стоит передо мной живее всех живых, улыбается и смотрит вокруг с фанатичным блеском, бесконечно влюбленный в окружающий мир. Хотя и шизанутый на всю голову. Неужели случилось так, что его выпустили, и Мэрти удалось начать нормальную жизнь? Мозг подсказывал, что вероятность этого ничтожна мала, ибо Мэрти всегда был странным. По крайней мере, за все то время, в которое мы с ним общались, нормальным он не был никогда…

Состояние Мэрти всегда граничило между нормальным и отклоняющимся от нормы. Временами парень казался абсолютно адекватным, а временами его так заносило, что однокурсники старались держаться от него подальше. А Мэрти и не замечал, ибо жил в своем собственном мире.

Началось все с того, что Дик, его тогдашний сосед по комнате, однажды прибежал ко мне и Иржу, который, соответственно, тоже на то время делил вместе со мной положенную нам жилплощадь, в одних ярких салатовых трусах с не менее яркими оранжевыми апельсинами и нечленораздельно заорал, что Мэрти трахает… Арбуз. Дик, конечно, иногда любил подвыпивать, но что-то такое было в выражении его лица и поведении, что мы с Иржем, разозленные на весь белый свет, ибо разбудил он нас в выходной день в семь утра, почти мгновенно поверили ему, нехотя встали, натянули первые попавшиеся, валяющиеся под ногами джинсы и поперлись, дабы убедиться в том, что Мэрти совершал сей странный половой акт. Помню свои буквально вылезшие на лоб глаза, ибо Мэрти не только с довольным бурчанием засовывал свой член в истекающий красным сладким соком арбуз, но еще и хорошенько так постанывал, с умением и удовольствием.