В этот раз я родился… или Путешествие Души. Часть первая
Шрифт:
И вот в то утро, насидевшись на толчке и намечтавшись, я кричу: «Мам, принеси бумагу, пож!» Через минуту дверь открывается, и мамина рука в образовавшуюся щёлку просовывает небольшую пачку заботливо нарванной на мерные кусочки газетной бумаги. Для своих молодых читателей тут уточню: туалетная бумага в нашем нынешнем понимании в моё детское время в советских магазинах не продавалась.
Беру бумагу мну по одному листочку для мягкости и слышу: «Андрей, я позвоню. Полоскание на столе, обед в термосе», – и сразу характерный звук захлопывающейся входной двери.
Всё, мама ушла, и я опять целый день один. Но ладно, ничего,
Ну и что, ладно: ни удивления, ни страха, ни паники. Закрыли и закрыли. Конечно, можно разбить окно в кухню и вылезти, но зачем? Какая разница, где быть одному. Так я и просидел весь день в туалете: играл в машинку, из неиспользованных газетных листочков делал кораблики и пускал их в ванной, считая количество раз до полного намокания и потопления. А потом в глубине квартиры засигналил безответный телефон, звонила и стучала во входную дверь соседка, подосланная встревоженной мамой. А когда начало темнеть, мама сама приехала, отпросившись с работы для моего спасения. Сколько смеха было потом, а папа вечером безвозвратно отковырял наружную задвижку.
В семейном альбоме есть фотография, на которой я сижу в большой комнате нашего дома с блестящим полом и играю на пианино. Этот инструмент – отдельная история. У папы как творческого человека есть вполне понятное отцовское стремление – воспитать из меня музыканта.
Для этого много делается: семь лет занятий у консерваторского преподавателя в доме напротив, попытки поступить меня в музыкальную школу. Результат нулевой: я отсиживаюсь в туалете, под всевозможными предлогами отлыниваю от занятий, занимаюсь из-под палки, одним словом, мука.
Нет-нет, музыку я понимаю и люблю, включая классическую, даже вроде слух есть, но извлекать музыку из себя не хочу совсем. Всё заканчивается тем, что однажды вечером, когда я уже лёг спать, папа кричит из большой комнаты: «Андрей, ты занимался сегодня на пианино?» Я бодро отвечаю: «Конечно! А как же!» – и тут же получаю очень мягкую и вежливую просьбу: «А сыграй нам с мамой!»
Не заметив подвоха, я вскакиваю и прямо в трусах подхожу к пианино. Оп-па, а крышка у пианино закрыта на ключ!.. Понятно, да?
До ремня тогда не доходит, всё-таки у меня современные и интеллигентные родители, но разговор состоялся серьёзный.
Ещё примерно месяц я проверяю каждый день, закрыто ли пианино, а потом родители сжаливаются надо мной. Музыкантом я не стал, а пианино было продано, правда, только перед моей женитьбой.
Пока всё с квартирой, и теперь на улицу.
Я очень много гуляю в сквере напротив наших окон, и меня, наверное, хорошо видно маме. Летом мы с мальчиками и девочками много прыгаем в классики и через скакалку, я это люблю. Зимой из снега строим крепости и тоннели в сугробах. Как правило, я прихожу домой после таких снежных прогулок совершенно мокрый.
Вокруг нашего дома бушует стройка. Котлованы, траншеи, остовы строящихся домов. Ну, конечно, мы, мальчишки, всегда играем именно на стройках, а где же ещё? Наивысший кайф для нас – найти карбид, засыпать его, например, в стеклянную бутылку из-под кефира (других тогда не было), залить всё водой, закрыть пробкой и отбежать подальше. В результате бурной реакции
Котлованы и траншеи представляют для нас, мальчишек, дополнительный интерес, особенно зимой. В них замечательно играть в войну с немцами. После я прихожу домой грязный и мокрый от макушки до трусов и с целыми сугробами в валенках.
Гуляю я и в других местах. Хорошо помню один эпизод своего содержательного гуляния возле серого дома на задворках, который у нас называют «дом гостиничного типа», общежитие, иными словами. Я ещё дошкольник и по возвращении рассказываю маме и папе, что мы там пили яблочный сок, который тёк из трубы в стене. Могу сейчас представить себе, что за сок там проистекал.
Там же за домом – площадка для гуляния, на ней стоят качели, с которых мы, конечно, прыгаем, и я шлёпаюсь неоднократно. А ещё там хоккейная коробка, на которой зимой заливают ужасный лёд. Мои «гаги» по нему отказываются ехать, но мы с ребятами всё же режемся в игру, отдалённо напоминающую хоккей.
Теперь несколько слов обязательно скажу про упомянутую ранее Горку. Это безусловная достопримечательность и ландшафтная доминанта нашего микрорайона. Когда-то, может, в тридцатые или пятидесятые годы – это огромная городская свалка, которую в начале шестидесятых рекультивировали. Иными словами – просто засыпали землёй. В таком виде, заросшая травой и кое-где кустарником, она достаётся в безвозмездное пользование ребятне нашего района. Зимой она превращается вообще в парк развлечений: катание на санках и лыжах, с заледенелых спусков на попе или фанерке.
Читатели могут себе представить, какой снеговик – подарочек родителям приходит домой после таких гуляний. Сейчас, говорят, эту Горку срыли.
Не могу сказать, что я хулиганистый мальчик, нет. Хотя и мне иногда перепадает от родителей за проказы. Я дружу со всеми ребятами во дворе, даже с самыми-самыми, прикрепленными к детской комнате милиции. У меня со всеми ровные и простые отношения. Может, потому, что я не маленького телосложения, а скорее, я так думаю, от врождённоприродной основательности. В классе я часто сижу с отъявленными хулиганами, никто из них не донимает меня, уважают.
В первый класс меня сначала водит бабушка, но после её смерти я сдан в группу продлённого дня. Там за нами никто не смотрит, и я в первый же день пропарываю себе ногу гвоздём, лазая во дворе школы по груде строительного мусора. Всё, для меня продлёнка закончилась, и я теперь после школы дома один и из школы прихожу сам.
На моей шее резиночка, как для трусов, с ключом от квартиры. Открываю дверь и попадаю в квартиру, где сразу становлюсь взрослым и самостоятельным.
Приходить-то прихожу, но сижу дома тихонечко-тихонечко – страшно. Мне кажется, что все шкафы в доме наступают-надвигают-ся на меня, как Мойдодыр у Чуковского, а из-под дивана или кровати какое-нибудь чудище обязательно вылезет и нападёт. Если страх донимает меня особенно сильно, сижу в темноте, не зажигая свет, и даже не хожу на кухню, чтобы съесть еду в термосе, приготовленную мамой. Она очень расстраивается из-за этого и не очень верит моим рассказам про шкафы и чудищ.