В финале Джон умрет
Шрифт:
— Здесь разводят насекомых? — спросил Норт, глядя в проплывающую мимо ночь. — Ради меда? А пчелы знают, что делают мед для вас? Или им кажется, что они работают без устали по собственной воле? Ты никогда не замечал, что когда узнаешь новое слово, то в течение суток услышишь его снова? Никогда не задумывался, почему у дороги иногда лежат непарные ботинки?
По его щеке покатилась слеза. Я решил, что парень окончательно спятил.
Прикуриватель щелкнул. Мое сердце вздрогнуло от предвкушения, и с отвращением я понял, что «слизняк» почувствовал во мне перемену. Он задергался, задрожал, словно его подпитывало мое возбуждение.
Или усилившееся кровообращение.
Я
Норт, похоже, моих приготовлений не заметил.
— Я в замешательстве, — сказал он. — Я уже давно наблюдаю за тобой, но в моих знаниях есть огромные пробелы. Знаешь, однажды я видел человека, который мастурбировал до тех пор, пока у него не пошла кровь. Неужели он хотел этого? Аты? Когда ты остаешься один…
Я вырвал из гнезда прикуриватель, витки которого стали оранжевыми от жара, ударил по тормозам, крутанул руль левой рукой, а правой ткнул прикуривателем туда, где, по моим предположениям, находилась голова твари. Коснувшись ткани, нагреватель резко зашипел.
«Слизняк» заверещал и забился под рубашкой. Машину закрутило; на секунду она встала на задние колеса, потом с грохотом приземлилась на все четыре. Прикуриватель — оранжевая полоска во тьме — покатился по полу. В рубашке—там, он ее прожег — образовалась дыра, и по ее краям заплясали желтые язычки пламени.
Я попытался схватить «слизняка» и в течение нескольких ужасных секунд чувствовал, как он двигает челюстями, стараясь вцепиться мне в кожу. Внезапно я понял, что оторвал его от себя и крепко держу его в руках — склизкого, извивающегося. Во рту твари теснились крошечные, острые, словно иглы, зубы, похожие на рыболовные крючки; из пасти торчал какой–то тонкий, похожий на соломинку отросток длиной с палец, дергаясь из стороны в сторону и разбрызгивая вокруг себя капли крови.
Одной рукой я открыл окно и выбросил извивающуюся тварь на заснеженную улицу.
Обернувшись, я увидел, как мистер Норт шарит по полу, пытаясь найти пистолет. Я с размаху ударил Норта в лицо. Пытаясь уйти от удара, он откинулся назад, дав мне возможность подобрать пушку, которая наполовину скрылась под моим сиденьем.
Я нырнул в проход; ударив ногами по ветровому стеклу, после короткой рукопашной схватил пистолет, изогнулся и приставил ствол к подбородку Норта, Так мы сидели довольно долго. Через открытую дверь в салон тек ледяной воздух, и при каждом выдохе из наших ртов вырывались клубы пара. Мне показалось, что я слышу какой–то стук: наш друг–слизняк пытался приспособиться к жизни в мире, полном снега и льда.
— Так, — выдохнул я. — Так–так. Знаешь, что делает штуку, которую я направил на тебя?
— Да, кажется, я представляю себе это, — кивнул Норт.
— А ты когда–нибудь слышал старую поговорку: «Так сильно хочу тебя застрелить, что у меня аж стоит?»
— Нет. Но, полагаю, в данном контексте ее значение очевидно.
— Заткнись. Не двигайся.
Не сводя глаз с Норта, я вскарабкался на водительское сиденье, высунул ноги из двери, встал и оглядел улицу в поисках «слизняка». Он уже дополз до тротуара. Скрипя ботинками по снегу, я подошел к монстру и наступил на него. Затем вполголоса обругал его первыми пришедшими на ум словами и припечатал каблуком — а затем еще, еще и еще раз. «Слизняк» лопнул; из него брызнуло что–то красное и коричневое. Я с отвращением предположил, что красная кровь — моя. Я продолжал топтать «слизняка», и с каждым ударом во все стороны летели кусочки льда. Наконец от монстра осталось только мокрое извилистое пятно.
Я пнул останки в направлении ближайшей канализационной
По дороге я встретил только снегоочиститель. На стоянке у магазина полицейский что–то делал с цепями на шинах своего автомобиля. Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего; похоже, по его мнению, в такую погоду нормальные люди и носа из дома не высунут. Один раз мне пришлось остановиться и очистить ветровое стекло ото льда с помощью скребка — дворники не справлялись.
Не заглушая двигатель, я затормозил напротив моего дома и пересек дворик, крепко сжимая в левой руке ключ от сарая. Свежевыпавший снег превратил следы на лужайке в неглубокие ямки.
У тебя алиби. Ты весь день был на работе. Ве–е–е–сь день. Верно?
Ага. Да, точно.
Но кто знает, когда именно она пропала. Может, ее исчезновение заметили через несколько дней. И даже если это произошло вчера ночью…
Вчера ночью я спал. Лег в одиннадцать.
Правда ? Можешь поручиться за каждую минуту, когда тебе казалось, что ты спишь? Ведь ты точно помнишь, что в какой–то момент ты был пиратом и захватил корабль, полный обнаженных женщин. Может, в это время ты похитил девочку и запер ее в сарае?
Нет. Ни за что.
Может, ты связал ее и оставил в сарае на весь день, а вечером вернулся домой и решил наконец–то избавиться от этой игрушки ? Или избавить ее от страданий ? И поэтому ты зашел домой за пистолетом и…
Внезапно я представил себе автоответчик на столике у входной двери. Джон звонил мне, и поэтому на аппарате медленно мигала красная лампочка.
Медленно.
Если поступило новое сообщение, лампочка мигает быстро, как маячок. Сегодня аппарат сигнализировал о сохраненном сообщении — о том, которое уже прослушали.
Нет. Я бы запомнил.
Неужели? Прошлым летом, через месяц после нашего разрыва, Дженнифер зашла в бар, в котором играла группа Джона. Я выпил, наверное, семьсот кружек пива, а потом оказался в доме, который Джен снимала вместе с подругой. Воспоминания о той ночи расплываются. Я помню пот, заливающий глаза, мое дыхание, отражающееся от шеи Дженнифер, влажные простыни. И муху. Я помню муху, которая жужжала, садилась мне на шею, на спину, щекотала, снова и снова будила меня. Все остальное я забыл. Через несколько дней одна из подруг Джен рассказала мне, что я рыдал и нес какой–то бред про то, что мне уготовано место в аду и с этим ничего не поделаешь. Я ответил, что это чушь, Дженнифер все придумала, чтобы выставить меня идиотом. Но откуда мне знать, правда это или нет? Некоторые воспоминания прячутся так глубоко…
И вдруг в моей голове появились обрывки воспоминаний, словно кусочки забытого сна.
Ты в самом деле помнишь. Помнишь, как ворвался в дом, вытащил большую книгу из ящика, выхватил пушку и бросился обратно, на мороз…
Сжав ключ в руке, я пересек лужайку и обошел вокруг дома. Следы, которые вели сюда, уже исчезли. Промежуток между домами превратился в аэродинамическую трубу, попав в которую, я начисто отморозил уши. В соседнем доме жили Андерсоны; сейчас они загорали во Флориде. Следующий дом стоял пустой; на передней лужайке в сугробе торчала табличка «ПРОДАЕТСЯ». Кто позвонил бы в полицию, если услышал выстрел? Если кто и проснулся, услышав выстрел, то, возможно, решил, что ему почудилось.