В футбольном зазеркалье
Шрифт:
Поднимаясь по трапу, ребята различили далеко, у здания с высокой надстройкой, небольшую группу людей, машущих руками.
Места всей команды оказались в хвостовом салоне – постарался Смольский. Впереди Скачкова в кресло плюхнулся Федор Сухов, сразу опустил спинку сиденья и, завернувшись в плащ, приготовился дремать. Из всех ребят он один остался равнодушен к тому, что не удалось побывать дома.
В тот вечер, в клубе, разговаривая с плачущей женой Федора, он так и не нашелся, что сказать ей в утешение, в поддержку. Возненавидев всей душой футбол, она не понимала, что бедою Федора было совсем другое. Наоборот, благодаря футболу
– Куда он теперь? – плакалась жена. – В смазчики только. Даже кочегаром не возьмут.
А в общем-то, размышлял Скачков, отпевать Федора вроде бы рановато. Конечно, хорошо, если и в тридцать лет играется как в восемнадцать, но даже в таком качестве, как сейчас, Федор еще далеко не последний человек в команде. Ну, а потом, когда придет пора вешать бутсы, уходить на покой… тоже ведь, если разобраться, ничего катастрофического не произойдет! Это он кончится как футболист, но – человек-то! Ему еще жить да жить. И кто знает, может быть, закалка футболиста поможет ему наверстать, поправить положение. Вот отыграет и вернется на завод или в депо, вольется, затеряется в большом налаженном потоке, и понесет его, как всех, – иная, правда, жизнь, непохожая на прежнюю, но – жизнь же!
В московском аэропорту команду встретил Гущин, представитель Федерации. На летном поле, возле трапа, стояла черная приземистая машина, Гущин задирал лицо и улыбался, помахивал рукой.
– Привет, Геш! Иван Степанович, нам надо поторопиться, – и он показал на ожидавшую машину.
Пока ребята вперемешку с пассажирами спускались по трапу, а где-то позади всех тащился со своей огромной сумкой мешковатый Мухин, Гущин объявил, что вылет в Вену сегодня же, вечерним рейсом, а сейчас придется заехать в комитет.
– В управление или в комитет? – уточнил Иван Степанович.
– В комитет. В Скатертный… Едемте, Иван Степанович. Нас ждут. Машина разогналась по полю и скрылась за строениями, а команда вместе с пассажирами направилась по переходам и галереям на площадь, к автобусу.
В свое время Гущин начинал играть в «Локомотиве» вместе со Скачковым и Суховым, на базе они жили в одной комнате. Гущин, конечно, уже тогда отличался от своих сверстников. Скачкову запомнились его рассуждения о том, что в наш век чрезвычайно узкой специализации спорт служит едва ли не единственным средством объединения людей. В самом деле, о чем могут поговорить при встрече, скажем, физик и колхозник? Только о спорте, да еще о погоде. Таким образом спорт становится своеобразным эсперанто, – как говорил Гущин.
Скачков уверен был, что в душе каждого футболиста, даже самого незадачливого, живет большой спортсмен. Живет он втихомолку, но нетерпеливо, страстно, все время увлекая парня за собою вверх и вверх.
Гущин, встретивший свою бывшую команду в столичном аэропорту, не принадлежал ни к тем, ни к другим. Есть в спорте люди, пришедшие туда не по влечению, а по расчету. Бухгалтеры своей судьбы, они избрали спорт как место службы. И служба эта зачастую складывается так удачно, что человек влияет на
В свое время и Скачков, и Гущин, и Федор Сухов вместе играли в дубле «Локомотива». После Скачкова в основной состав перевели и Гущина с Федором. Через сезон парни соблазнились предложением и уехали играть в Москву. На месте Гущина в защите стали пробовать Семена Батищева, потом взяли Комова.
Приглашение в столичный клуб Федор с Гущиным приняли сразу, без колебаний. Считалось, что всесоюзная известность куется только там, в центре. Однако Федор в столице не прижился.
Он вскоре вернулся в родную команду и больше о переходе не помышлял. Гущин же как зацепился за Москву, так и остался, поиграл еще сезона два и с поля исчез. Он не относился к числу игроков, постоянно висевших на кончике журналистских перьев, не был он и тем «железным кадром», которые высоко ценятся в узко профессиональной среде самих футболистов. Зато он рано понял, что в спорте, как и в любой другой отрасли, имеются свои невидимые постороннему глазу ступени, и, оттолкнувшись от зеленого футбольного поля, принялся одолевать их одну за другой. Приезжая на матчи в Москву, ребята узнавали, что Гущин учится в высшей школе тренеров, поступил в аспирантуру, готовит диссертацию. «Парень – гвоздь!» – отзывался Федор Сухов, присмотревшийся к нему во время московской жизни.
Последнее время Гущин работал в Федерации футбола.
В прошлом году, осенью, он впервые приехал в родной город – сопровождал австрийскую команду. Несмотря на занятость, он выбрал время и заскочил к ребятам на базу.
Со старыми товарищами держался дружески и просто, но тех, кто пришел в команду после него, не замечал – уже привык жить на своем высоком «этаже» и давал это почувствовать и осознать. А вообще Скачков заметил, что дружелюбия Гущина даже к старым соратникам по зеленому полю хватило ровно настолько, чтобы рассказать о себе. После этого он потускнел, озабоченно бросил взгляд на часы и поднялся. «Ну, до встречи. Еще увидимся».
В кривом арбатском переулке автобус остановился возле красивого старинного особняка. Переулок закрывала тень от высокого современного дома напротив. Верхушки венецианских окон особняка светились отражением багровых облаков. Наблюдая как понемногу меркнет в стеклах золотистый свет заката, Скачков соображал, что пообедать не удастся, – до международного аэропорта Шереметьево езды никак не меньше часа. Сколько еще задержится Иван Степанович? Интересно, что там у него: еще одна, теперь уже последняя накачка?
Зеркальные двери особняка распахнулись, появились Иван Степанович и Гущин с дорожной сумкой в руке – он летел с командой в Вену.
Иван Степанович выглядел повеселевшим; заметив это, ободрились и ребята. Стало известно, что никакой накачки не было. Все, что касалось предстоящей игры, давно обговорено: защитный вариант, двое нападающих, Серебряков и Мухин, Федор Сухов в запасе. В Вене желательно было сыграть вничью, чтобы при переигровке на нейтральном стадионе избавиться от фактора чужого поля.
В самолете Гущин подсел к Скачкову, сложил пиджак, поддернул рукава. Работая в Федерации футбола, он успел побывать во многих странах, недавно вернулся из Южной Америки.
– А диссертация? – спросил Скачков.
– Хватился! Давно, в прошлом году еще…
На узенькой тележке стюардесса катила соки, напитки, коньяк. Гущин уверенно взял пузатый фужер коньяку. Как знаток, погрел фужер в ладонях, поболтал, понюхал. В своем теперешнем положении он мог и выпить, и выпивал со вкусом, смакуя радость жизни без аскетических ограничений.