В глубинах пяти морей

Рогов Александр Александрович

Наша баржа движется у берега, мимо проплывают сопки, на их склонах много осыпей — разрушенный морозом и ветром камень. Сопки голые — трава редкая и невысокая, а кустики встречаются совсем редко. Вспоминаются рассказы Джека Лондона о суровой стране, где сильные и смелые люди, забыв тепло и уют, далеко от дома бились за золотую жилу. Теперь и мы на широте Юкона, здесь, на Чукотке, родной сестре Аляски, те же сопки и реки, та же тундра и прошлогодний снег, — но нет у нас здесь золотой лихорадки, а есть обычная трудовая жизнь. И есть самоходка, которая несет нас в неизвестность. На судне мы среди людей, которые готовы помочь нам бескорыстно и всем чем могут. Они высадят нас на необитаемом берегу, но будут помнить о нашей группе и привезут в нужный день хлеб, сахар и частичку своего тепла. Это мы знаем точно, наверняка.

И

вот баржа, войдя в маленькую бухточку Пловер, причаливает к берегу. Здесь, как нам рассказали, когда-то потерпела крушение охотничья шхуна, вот и названа бухта ее именем. К крутому берегу прижался безлюдный, заброшенный поселок. Лет десять назад с крутого склона сошла снежная лавина, разбила и разрушила дома, другие строения. Раньше здесь жили приезжие рыбаки и охотники, но местные жители — чукчи — никогда не селились под крутыми склонами.

Из-за постоянной угрозы лавин поселок не восстановили. Но сейчас снега нет, и мы решаем устроить здесь нашу базу, первый лагерь аквалангистов на Беринговом море.

Находим уцелевший балок-будку на полозьях. Его крыша светится насквозь, печка разрушена, окна выбиты, дверь сорвана с петель, но, за неимением лучшего, останавливаем на нем свой выбор.

Баржа уходит, и мы начинаем обживать Пловер. В одном конце поселка находим бочку, в другом — родничок с водой, которая бежит по ледяному ложу. Так что есть у нас и вода, и «холодильник». Немного труда, смекалки, и можно будет жить с комфортом. В балке две комнаты — одна для Надежды, руководителя наших работ, вторая для нас, аквалангистов.

Принимаемся готовить снаряжение — пора начинать запланированный сбор водорослей. Здесь, у побережья Чукотки, на подводные «луга» еще не опускались аквалангисты.

Водорослевый пояс

Длина береговой линии морей, омывающих нашу страну, составляет многие тысячи километров, и везде на прибрежном склоне — «водорослевый пояс». Сотни морских растений, крупных и мелких, населяют богатые кислородом, прогретые и освещенные солнцем верхние слои воды. Но свет и тепло солнце отдает морям неодинаково. На Беринговом море, например, лед сходит в конце июня, и вода здесь за лето успевает прогреться лишь до 2-3 градусов Цельсия. Японское море, наоборот, почти совсем не замерзает, но водоросли растут и там, и здесь. Но какие? И как обилен и густ их покров? Это далеко не праздные вопросы. В Японии, например, морская капуста — национальное блюдо. Как считают специалисты, в значительной мере благодаря этому среди японцев не очень распространены сердечно-сосудистые заболевания. Водоросли используют не только в пищевой промышленности. Они находят применение, например, я при бурении скважин. Раствор из водорослей заливают в скважины, смачивая буры и уменьшая вязкость липких глин. Под водой сосредоточена значительная масса растительности нашей планеты. От водорослей прямо или косвенно зависит существование всех живых организмов, обитающих в воде.

...Первым погружаюсь я. Отплыв от берега на всю длину страховочного фала, метров на шестьдесят, ныряю. Сначала холода не чувствую, вокруг серо-зеленая дымка, постепенно переходящая в зеленоватый сумрак. На глубине 15 метров попадаю в «заколдованный шар». Вода и свет создают оптический эффект: куда ни посмотришь — везде вогнутая сферическая стена, за которой непрозрачная мутная взвесь. Рассеянный свет проникает со всех сторон, но радиус видимости ограничен тремя-четырьмя метрами. Я потерял ориентировку, крутясь на месте, но все-таки сумел определить по капроновому фалу, который словно упирался в темную стену, где находится берег, а по воздушным пузырям, идущим из автомата акваланга, — где верх, а где низ. Продолжил погружение. На глубине 25 метров стало светлее, показалось дно. Ровная, будто мощеная окатанными валунами площадка белела внизу, отражая свет. Водорослей не видно. Я круто меняю маршрут — начинаю продвигаться к берегу. Дно стало подниматься, на откосе попадаются ежи и балянусы, крабики-паучки, актинии. Морские «цветы» показались живописными, и я начал их фотографировать.

Вся придонная растительность как бы завешана кисеей. Это рыбья молодь, мелкой рыбешки у дна так много, что вода кажется мутной.

Наконец на глубине 10-15 метров обозначилась нижняя граница водорослевого пояса, лишь несколько одиночных

ламинарий цепляются за крупные камни. Вот куст водоросли, названия которой я не знаю, «листья» ее круто изгибаются и прошиты ровными рядами отверстий. Сорвав незнакомое растение, плыву дальше.

Дно заметно поднимается, становится светлее, и хорошо видны друзы мидий, ярко-зеленый морской «салат» — ульва и кустики бурых водорослей. Прямо по курсу, на ровной галечной площадке, припорошенной илом, какое-то возвышение. Подплыв, обнаруживаю горку цилиндрических предметов, беспорядочно лежащих на дне. Они сероватого цвета, размером с оркестровый барабан. По бокам торчат небольшие отростки с двумя шипами на каждом. Скопление неведомых предметов облюбовали морские ежи. Выдернув свободной рукой один из них, я пытаюсь разглядеть находку вблизи. Ил слетел с поверхности, и стали видны характерные слои волокон, образующих эти диски-цилиндры. На их торцах углубления, наподобие мелких тарелок. Становится ясно, что это позвонки крупного морского животного, скорее всего кита. Я попытался прихватить с собой один позвонок, но тяжелая кость выскальзывает из рук. Остается лишь сфотографировать груду того, что некогда было морским исполином.

Прибрежная полоса донных растений шириной в 15-20 метров оканчивалась у свежей осыпи щебенки на глубине трех-четырех метров. Ни в Белом, ни в Баренцевом, ни в Японском море не встречал я подобной картины. Берега Чукотки там, где скалы вплотную подходят к морю, усыпаны мелкими остроугольными камнями. Наверное, горные склоны здесь систематически разрушаются стихией, образуя осыпи. Щебенка скатывается в море. Плавая у берегов, мы отмечали характерную картину формирования подводных склонов в бухте Провидения: на значительной глубине слои круглой гальки, окатанной волнами, покрыты вековыми наносами ила, выше — галька, окатанная волной, но с четкими округлыми гранями, и уже у самого берега — навалы щебенки со свежими остроугольными сколами. Наверное, на таких склонах можно проследить весь процесс образования каменного ложа моря. Думаю, что эти наблюдения заинтересуют специалистов.

Мы сделали несколько десятков разрезов морского дна у бухты Пловер. Каждый шел от берега в глубь залива, прорезая водорослевый пояс до самого его конца. Плывя по линии разреза; на определенных местах брали пробы — накладывали на дно рамку размером 75x75 сантиметров и выбирали из этого участка всех животных и все растения. Рядом с рамками собирали водоросли для гербария. Надя разбирала все собранное, взвешивала и укладывала водоросли на белые листы бумаги, отмечая глубины, где они росли, и даты их сбора.

Кстати, незнакомая мне водоросль, обнаруженная при первом погружении, оказалась агарумом (но к агароносам она никакого отношения не имела, просто созвучное название).

В ходе наших работ Борис нашел затонувший корабль. Разрушенное деревянное судно находилось недалеко от берега, и нам удалось обследовать его.

Суденышко, скорее всего это был охотничий парусный бот, почти зарылось в песчаный грунт. Мачты, сломанные неизвестно когда, лежали рядом, занесенные илом. Бесчисленные водоросли оседлали корпус парусника и развевались над ним. Долго я плавал, осматривая останки судна и размышляя над его судьбой. И было о чем подумать. Затонувшее судно всегда рождает различные предположения о его судьбе.

Однако вернемся к разрезам. Вот что Валя записал в дневнике:

«...3 августа... На седьмом разрезе полно водорослей, здесь очень мелко. Ушел от берега на сто метров, а пояс водорослей еще не закончился. Страхует меня Саша, с ним легко работать — дает четкие, сильные сигналы, все время следит за натяжением конца... Начиная с седьмого разреза, я стал применять новую методику погружения, и воздуха стало расходоваться почти в два раза меньше. Вначале, не „отжавшись“, в раздувшемся „Садко-2“ плыву по поверхности до конца пояса водорослей. Чтобы я не сбился с курса, с берега дают команды — „левее“, „правее“. Дойдя до конца пояса и „отжавшись“, накладываю первую рамку и трижды сигналю. Саша за сигнальный конец медленно подтягивает меня. В это время, плывя к берегу, намечаю места для следующих рамок, при этом на путь до очередной рамки и обратно воздух не расходуется — можно дышать атмосферным воздухом, а не из аппарата, экономятся и силы, так как питомзу с пробами вытаскивают на берег за сигнальный конец без всяких усилий с моей стороны...