В глубине Великого Кристалла. Том 2
Шрифт:
— На все-все воля Божья, да? — Дальше был молчаливый, но понятный вопрос.
Священник посмотрел внимательнее. Потом отвернулся, опустил очередной кораблик. И, глядя ему вслед, сказал:
— Разве не исполнилось то, чего ты желал? О чем просил в душе…
— У меня исполнилось… А у других… Разве они просили хуже?..
— В конце концов каждый получит то, что заслужил. Просто путь сложен и далек…
Я взял Петьку за плечо, слегка надавил. А священнику сказал:
— Извините мальчика. Он столько всего испытал недавно…
— Я знаю,
Петька виновато крутнул головой, потом спросил примирительно:
— Значит, вы знаете, что вон тот кораблик у иконы — наш?
— Знаю, конечно… Он-то всегда останется здесь… А эти пусть плывут, ищут свою дорогу. Помоги, мальчик, отпускать их в путь.
И Петька стал помогать священнику отправлять суденышки. Я тоже.
Когда полки опустели, мы попрощались со священником (звали его отец Федор) и ушли из церкви.
Петька тихо, но настойчиво потребовал:
— Теперь пойдем туда. Нынче-то уж можно там оставить бумажный кораблик.
И мы опять поехали на кладбище. Постояли у заросшего холмика с серым гранитом и оставили в траве белый кораблик, сделанный из листа моего блокнота.
Петька вдруг сказал:
— Все же это хорошо, когда человек остался на земле. И живой, и… после… А у Рухадзе и Дона нету никакой могилы. Никакого следа…
И сразу память о погибшей «Игле» и о погибшем нашем деле придвинулась плотно, холодно, неумолимо. Петька, по-моему, испугался даже, видя, как я закаменел. Притих рядом. Я сказал через силу, но упрямо:
— Ты не прав. След остался. В делах и в памяти. И… не все еще ясно…
В нагрудном кармане у меня затрепетала плашка радиофона. Я вытащил его.
— Питвик, утро доброе тебе и Петушку! Это отец Венедикт. Чую, что вы неподалеку. Зашли бы, а? Сивка-Бурка тут уже соскучился, бьет копытом.
— Конечно! Мы и так собирались…
Сивка обрадованно затанцевал вокруг Петьки:
— А где Кыс?
— Остался дома. Спит.
— Не отошел еще от вчерашнего обжорства, — объяснил я. Петька покосился недовольно. Не любил, когда обижали ненаглядного Кыса даже словом. Даже шутя.
— Сивка-Бурка, конь-огонь, иди-ка приготовь чай гостям, — велел отец Венедикт.
И Сивка ускакал, полоща клетчатыми штанами. Отец Венедикт, глядя ему вслед, сказал:
— Упрашивает меня взять к нам одного мальчика. Какого-то Зайчонка. Я не знаю, как быть. С одним-то не ведаю, как управлюсь. Он вот с каждым часом все резвее, все смелее…
— Не бойтесь, отец Венедикт, — серьезно отозвался Петька. — Сивка хороший. И Зайчонок тоже. Им вдвоем лучше будет.
— Так-то оно так…
— А один, без ребят, Сивка не сможет, не привык он. Будет убегать на Пристаня.
Он это с какой-то сумрачностью сказал. И впервые после нашей встречи я глянул на Петьку с тревогой.
Отец Венедикт — большой, лохматый — встал у окна, запустил пальцы в свою «леонардовскую» бороду.
— Сомнение у меня. Прав ли я, что притянул
— Теперь поздно сомневаться, — довольно безжалостно сообщил Петька. — Сивка от вас не отлипнет. А от него — Гошка Заяц.
— Может, на «Розалине»-то лучше бы им было? И потом… Но это он уже явно не всерьез. Со скрытой усмешкой даже. Для того, чтобы мы его поскорее переубедили. Я сказал:
— Отец Венедикт, вы верите в этот проект? По-моему, авантюра какая-то. Таскать по океанам двенадцать тысяч детишек и готовить в это время для них райские кущи на берегу… Ну, плавание — это ладно. Это, может быть, исполнят. А где ваша Республика возьмет столько средств для детских городков, откуда наберется столько приемных родителей? Это в условиях растущей семейной жестокости, о которой трубят газеты! От родных-то отцов-матерей дети бегут, а тут…
— Я и сам о том же размышляю, когда слушаю передачи о «Розалине». Много розовых слюней вокруг этого дела напустили. И как-то неожиданно всплыл этот проект. Откуда, почему? Однако нельзя не согласиться, что замысел добрый…
— Кто за это взялся-то?
— Специальная комиссия по детским вопросам при самом премьере. Называется «Радужный мост».
— Не ЧПИД?
— Упаси Господи! Всех деятелей ЧПИДа прогнали с «Розалины», там сейчас возятся с детишками добровольцы, молодежь из учительских лицеев… Оно, конечно, трудно верится, что за полгода подготовят для ребят иную жизнь, да всегда хочется уповать на лучшее… А хуже все равно уже не будет. Некуда…
— Есть куда, — набычился Петька. — После счастливого путешествия загонят опять всех в тюрьму…
Отец Венедикт ответил с недовольной ноткой:
— Не гневи Бога, чадо, надейся на хорошее. Детишки эти хлебнули столько, что заслужили счастливую судьбу… К тому же и международные фонды принимают участие…
Потом пили мы чай с вкусными сухарями и земляничной пастилой. И смотрели стереоэкран. Шел смешной фильм про пиратов, которые готовили хорошим людям разные ловушки и сами в них попадались. Решили взорвать парусник своих противников, но перепутали сундуки: вместо взрывчатки сунули в чужой трюм ящик с сокровищами, адскую же машину оставили у себя. И рвануло так, что от экрана донесся настоящий жар и запах гари. Неудачливых флибустьеров унесло взрывом на необитаемый остров. Там они, ободранные, перепуганные, и остались до начала новой серии.
Сивка и Петька хохотали. Сивка — от души, Петька, по-моему, за компанию. Глаза у него не очень-то смеялись.
А когда мы шли от дома отца Венедикта, Петька стал совсем грустно-задумчивый.
— Петух! Давай договоримся: не будем сегодня думать ни о чем печальном. Ну разве не заслужили мы хоть день жизни без всяких тревог?
— Ага… не будем о печальном. Только… — Он быстро и просительно глянул на меня искоса.
— Что?
— Давай об этом еще немного. Чтобы уж закончить… Пять минут…