В глубине Великого Кристалла. Том 2
Шрифт:
Дома взрослая сестрица привычно ругала меня:
— Носишься неизвестно где! Обед уже давно остыл… Приедет мама, все расскажу…
Ох, да только бы приехала! Я и сам расскажу без утайки про все свои грехи. Даже про то, как мы с Толькой Петровым пробрались на задний двор соседней пекарни и стырили там два тележных колеса для пушки, которую мастерили из водосточной ржавой трубы…
Я жевал холодную картошку, запивал жидкой простоквашей и послушно обещал сестрице, что «больше со двора ни ногой». И знал, что завтра утром снова убегу на Точку. И снова будут
Я летел навстречу, за мной прыгала и гудела слетевшая с верхушки пирамиды бочка.
— Ма-ма! Я здесь!..
А на пароходе «Победа» играли «Рио-Риту».
Эта неслышная музыка звучала и сейчас над Точкой. Звучала сквозь безмолвие и шелест бабочек (стрекоз нынче не было), сквозь посапывание притихшего Ерошки, что устроился в двух шагах от меня.
Я лежал в траве навзничь и видел над собой пухлые облака. А еще видел — не глазами уже, а всем существом — излучину, пушистые верхушки белоцвета, лиловый иван-чай и стройную церковь, что ярко белела вдали, за тростником и высокими травами.
Потом я перевел взгляд вбок, на Ерошку. Он сидел, чуть откинувшись и опираясь позади себя ладонями. Смотрел вперед, приподняв подбородок, и шевелил губами. Трикотажную кофту с кенгуренком он сбросил в траву и был в безрукавной белой маечке с дыркой на боку. Тощий, ребристый, беззащитный какой-то. И быстрая тревога за это щуплое существо вдруг мгновенно кольнула меня — как в давнем сне про поезд и озорного Ванюшку. Но… кольнула и растаяла под тихим безмятежным солнцем. Ерошка шевельнулся, подтянул к подбородку колени. Широкие штанины съехали от колен далеко назад. Худенькое незагорелое бедро засветилось, как свежая древесина. Я увидел на коже расположенные подковой коричневые шрамики-бугорки. Словно след укуса.
Ерошка торчком поставил на пятку ступню. На оттопыренный мизинец села лимонная бабочка. Ерошка быстро шевелил мизинцем, но бабочка не улетала. Да он этого, наверно, и не хотел, играл с ней.
Я посмотрел на свою левую ступню. Но мой мизинец давно уже стал нормальным, не высовывался из общего строя.
Потом бабочка все же улетела, а Ерошка, не глядя на меня, попросил:
— Дядя Слава, выключи «Рио-Риту»…
Я не стал удивляться, что он слышит мою «мысленную» музыку. (Наверно, в такой тишине все возможно.) Только сказал:
— Это старинная мелодия… Тебе не нравится?
— Нравится. Но может разонравиться, если очень долго… Я сделал усилие, представил, что убрал с пластинки иглу.
Стало еще тише. Ерошка погладил шрамики на бедре (может, ощутил мой жалостливый взгляд).
— Кто это тебя так цапнул? — осторожно спросил я.
— Это не «цапнул». Это колючая проволока. В мае приезжал зверинец,
— И ты полез без билета…
— Я и еще два пацана… Денег не было, а очень хотелось поглядеть на обезьяну. А сторож увидел… Дядя Слава…
— Что?
— А ты не думаешь, что Травяной и Песчаный Заяц был сперва обезьяной?
— С чего ты взял?
— Не знаю… Мне помнится, что давно-давно у меня, у трехлетнего, была тряпичная обезьяна. Я, наверно, с ней плохо обращался, потому что она куда-то пропала…
Ерошка говорил тихо и сипловато, и мне в его голосе вдруг послышалась нешуточная печаль.
— Нет, Ерошка. По-моему, раньше он был котом. Хвост у него до сих пор кошачий…
— А по-моему, он все же был обезьяной, — вздохнул Ерошка, словно о чем-то важном. — Дядя Слава…
Что его еще беспокоило?
— Слушаю вас, сударь…
— Дядя Слава, а у тебя есть сейчас жена?
— Нету… сейчас.
— А почему?
Не хотелось мне дипломатничать. И лень было, и… горьковато стало.
— А вот так… Разные мы оказались. Я хотел, чтобы у нас был ребятенок, а она желала светской жизни. И сделала аборт… небось, знаешь, что это такое…
Он только хмыкнул. Конечно, современный ребенок…
— И ты ее прогнал?
— Просто расстались. Причем не сразу и по-мирному… Не мог я дальше…
— Потому что она будто предала… да? — понимающе сказал он.
Вот уж не думал, что когда-нибудь стану обсуждать эти проблемы с десятилетним сорванцом. Но чего только не случается, если в Синем Треугольнике узлами перетянуты пространства и события… Или Заяц уже отпер ящик и развязал узлы? От него всего можно ждать…
Я сказал честно (и даже в горле щекотнуло):
— Понимаешь, я ждал: будет, мол, мальчонка или девчурка… а вместо этого…
Помолчали мы, и под мирным солнцем горькие мысли снова быстро исчезли. Но не совсем. Потому что Ерошка спросил:
— А ты хотел, чтобы кто был: онили она?
— Я… да лучше, чтобы сразу оба. Так ведь случается иногда.
— Но хлопот-то сколько… — серьезно заметил Ерошка. Словно речь шла о реальных планах.
— Ну и пусть, — так же серьезно отозвался я.
— Тогда что… тогда уже пойдем, наверно? — Ерошка легко вскочил. Поднял из травы и накинул на себя кофту.
Мне еще не хотелось уходить. Но Ерошка… может, он спешит куда-то? В самом деле, сколько он может нянчиться со мной!
Перед уходом я попрощался глазами с церковью. Теперь она была с целым, покрытым зеленой краской куполом, с большим крестом из тонкого золоченого кружева. Неподалеку от нее стояла новая, тоже белая колокольня.
Обратная дорога показалась более короткой и легкой. Хотя на пути опять попадались тележки с панелями и хмурыми возчиками.
— Ерошка, а почему они снова едут навстречу? С грузом!
— Наверно, потому, что туннель кольцевой, — не очень-то понятно откликнулся он.