В году тринадцать месяцев
Шрифт:
Алену познакомили с Витей, она сказала: «Очень приятно». Все пили кофе, все по очереди разглядывали пластинку, конверт с портретами певцов-актеров. Одновременно листали альбом, посвященный художникам эпохи Возрождения, говорили о джинсах, которые Витя хотел продать. Разговор велся, естественно, на джинсовом диалекте. Никто не употреблял слова «размер», все говорили «сайз»; вещи из США — «штатские вещи»; ярлык — «лейбл». Восхищение выражалось однозначно — «фирма». В словечках такого рода, в названиях фирм, например «Тим Дресс» шутках: «А у нас в квартире газ, а у нас — «Адидас», «Без лайфа нет кайфа», — стирались иностранные грани, и они становились вульгарно русскими.
Алена дивилась своим
Строго говоря, Алена тоже — «кантри». У нее бабушка деревенская. И на каникулы Алена ездит не в Сочи, как почти все из кружка Ляльки, а к бабушке в деревню. И отец ее простой шофер, а не художник, как у Юрки Лютикова. И модных вещей, чтобы считаться «девочкой в порядке», у нее нету. И учится она не так блистательно, как Лялька и Сережка Жуков. Лялька приглашает ее на свои музыкальные, танцевальные балдежные «сессии», потому что она веселая, заводная, может быть потому, что пишет стихи?..
Но она «кантри». Для Ляльки и Машки Прониной джинсы за сто двадцать «рэ» японской фирмы «Три диамандс», — не фирма. Они носят только «класс коттон», только «штатские вещи».
— Ну, что… берем-берем? Порядок? — спросил Витя.
— Нет. У меня родители бедные.
— Я позвоню Нинке Лагутиной, — предложила Маржалета.
— Не надо, — поморщилась Лялька.
— Ну, ладно, я ей завтра в школу отнесу. Она возьмет. У нее отец передовик производства.
И все почему-то развеселились, заулыбались. На Алену не смотрели, признаваться в бедности здесь было не принято.
Пришел наконец-то Сережка Жуков. Поздоровался со всеми, со студентом Витей за руку. У него спросили: почему опоздал? Он ответил, что заходил в библиотеку. Глаза у него были усталые, как у человека, который долго читал и никак не может освободиться от прочитанного. Он сел один, в свободном углу, глядя на всех отсутствующим взглядом, потер несколько раз ладонью надбровья. Затем снял очки, посмотрел на Алену, не видя ее. Когда Сережка пришел в лабораторию хлебозавода и завода фруктовых вод, он не думал, что там занимаются чем-нибудь еще, кроме хлеба и напитков. Но оказалось: лаборатория выполняет и другие заказы. А два человека, помимо своей основной работы, занимаются проблемой происхождения жизни на земле. Как всякий образованный мальчик, выросший в культурной семье, Сережа с детских лет знал множество расхожих научных сведений: ну, например, что человек произошел от обезьяны. Но только в лаборатории он уяснил, что человек от обезьяны произошел потом, а сама тайна происхождения жизни на земле до сих пор оставалась нераскрытой. Можно было только предполагать, что произошло это на первом этапе путем превращения неживой природы в живую, что в истоках жизни — химическая эволюция Многие ученые во всем мире пытались смоделировать зарождение жизни с помощью коацерватных капель. Опыт по Бунгенберг-де-Йонгу был настолько прост, что можно было заниматься раскрытием Великой тайны дома, имея колбочки, растворы желатина и гуммиарабика. Сережка натаскал колбочек из лаборатории и сгоряча начал ставить опыты, загромождая в холодильнике все полки своими склянками. Потом понял, что многого не знает, принялся жадно читать все, что ему мог достать
С приходом Сережки обстановка изменилась. Маржалета открыла крышку проигрывателя. Лялька выключила верхний свет и зажгла шары-плафоны, установленные на полу. Один шар оказался прямо под ногами у Сережки. Он посмотрел на него, отодвинулся вместе со стулом, взял с полки томик рассказов О’Генри. Привычка к чтению была так велика, что он не мог долго оставаться без книги. Если не было нужной, он читал все, что попадало под руку.
Что-то не заладилось с проигрывателем. Снова зажгли верхний свет, студент Витя проверял, выстукивал, выслушивал, как врач, стереофонические колонки.
— Счас-счас сделаем-заделаем, — сказал он.
Алена подошла к Сережке, заглянула через плечо.
— О’Генри? — Сережка не ответил. — Ты разве не читал?
— Читал.
— А зачем же?
— А что еще делать?
Алена постояла за его спиной, наблюдая, как Сережка читает. Она поняла, что он не читает, а проглядывает. Это была его манера знакомиться с художественной литературой. Алена отошла от Сережки, она усилием воли заставила себя отойти, но ее неудержимо тянуло к этому очкарику. Если бы он знал, до чего она докатилась. «Микробами любуешься, б-р-р!» сказала она ему, а на другой день раздобыла точно такую же книгу о происхождении жизни и две недели, умирая от скуки, грызла химические формулы, мало что понимая в них, засыпая на каждой странице. Все же основную мысль Алена освоила, точнее, запомнила, что… «в основе зарождения жизни — прогрессивная эволюция все усложняющихся углеродистых соединений». А когда прочитала о возможности существования жизни, в основе которой лежит не углерод, а близкий ему по таблице Менделеева кремний, то прямо обрадовалась наступившей в ее сознании ясности. Она представила образно: кремень — камень. Человек — из камня. У всех прапрапрадедушка — Камень! Она чуть стихи на эту тему не написала: «Бушевал в мире пламень, с днем рождения, Камень!» Но дальше не пошло.
Алена покрутилась около колонок и снова приблизилась к Сережке. Она давно выбирала момент для разговора, к которому подготовилась. Сережка не участвовал в суете около проигрывателя, как бы отсутствовал. И Алена томилась. Это их объединяло.
— Сереж, как ты считаешь, — спросила она, — в основе жизни может быть кремний? Камень-прадедушка? — добавила она.
У Сережки взлетели над полукружьями очков брови, и вслед за этим он странно как-то, сначала удивленно, а затем насмешливо заулыбался.
— Давыдова? Ты что?
— Что? — смутилась Алена. — Следы на земле остались же? Крапива, папоротник… Колючки на крапиве — это же окислы кремния?
— Послушай, Давыдова… — Сережка рассмеялся. — Ой, Давыдова!..
— Что? — Алена почувствовала, что краснеет.
Заиграла музыка, все торопливо, торжественно расселись. Сережка отложил книгу, Алена отошла от него, села на стул у окна так, чтобы «академик» не мог видеть ее лица. Она не слышала музыку, чувствовала только, что продолжает краснеть. «Что я такого сказала? Может, я глупость сказала?» Она не была убеждена в твердости своих знаний. «Может, я что не так поняла?» Ее щеки пылали.
Глава шестая
Педсовет с родителями назначили на субботу, а в четверг приехала в школу журналистка. Алена узнала об этом на уроке от опоздавшей Раисы Русаковой. Она задержалась в комитете и уже успела поговорить с журналисткой.
— Модная, очки в пол-лица.
— Какая журналистка? — удивилась Алена.
— Лидия Князева Читала: «Девочка из горного аула»? Это она написала.
— А зачем она приехала?
— За огурцами.