В году тринадцать месяцев
Шрифт:
«Ничего себе «дорогой друг» — пощечинами советует учить молодое поколение». О Рыбе с изумлением подумала: «Во как разозлилась на нас — про пощечины читает».
Алена положила книжку, как лежала. Она решила больше не подглядывать, как живет Рыба. Расстегнув пальто, Алена опустилась на колени, заглянула под тахту. Неистовый зеленый глаз светился в темной глубине. Кошка зажмуривалась, надеясь, наверное, что если она Алену не будет видеть, то и Алена ее не увидит. И затем снова открывала глаз, смотрела на девочку
— Выходи, дура, — сказала Алена.
Кошка не выходила. Около тахты стояли меховые домашние туфли. Алена взяла одну туфлю, подошва у нее была совершенно гладкая, скользила по паркету. Алена послала туфлю носком вперед под тахту. Кошка, вытянувшись, метнулась вдоль стены, но из-под тахты не выскочила. Алена пустила вторую туфлю, на этот раз менее удачно. Ей стало жарко. Она сняла шапку.
Заглядывая под тахту, Алена оказалась на четвереньках, как кошка или собака. Она вспомнила, что кошки не любят собак, подумала: «Хорошо бы сюда собаку, сразу бы выскочила».
— Гав! — сказала сердито Алена. — Гав! Гав! Гав!
Она отпрыгнула на четвереньках назад и принялась лаять, как умела, и трясти рыжей челочкой. При этом она подпрыгивала на четвереньках, изображая разъяренного пса. Кошка отделилась от стены и подползла ближе. Ее заинтересовали прыжки Алены. Девчонка устала лаять, села на пол. Кошка смотрела из-под тахты, словно бы ждала, что дальше будет. Алена протянула руку, кошка смотрела неотрывно и не делала попытки убежать. Алена схватила ее, но вытащить из-под тахты не смогла. Издав сердитое мяуканье, больше похожее на хриплое карканье, и оцарапав девочку, зелено-рыжее животное вырвалось и опять забилось под тахту в дальний угол.
— Что же ты такая подлая? — обиженно сказала Алена, разглядывая царапины. — Ты думаешь, если ты кошка, тебе все можно? Не надейся. Мяукать хоть бы научилась. Где у вас зеленка?
Кошка, естественно, ответить не могла.
Через час после того, как Алена получила свое кошачье поручение, в учительской раздался звонок.
— Это очень важно, понимаете? По поводу Анны Федоровны.
Учитель черчения (он взял трубку) сходил за Марь-Яной в класс, урок еще не закончился. Она прибежала встревоженная, запыхавшаяся.
— Да!
— Марь-Яна, она не уходит.
— Что? Кто это говорит?
— Кошка. Она не уходит. Я не знаю, что делать.
— Здравствуй, кошка, — сказала Марь-Яна. — Ты откуда звонишь?
— Отсюда. Она не уходит, понимаете? Она не хочет уходить, я ее не могу достать. Я уже вся исцарапанная. Это, знаете, какая кошка? Это не кошка, а пантера какая-то бешеная.
— Ладно, кошка, закрой квартиру и приходи сюда.
— Ее нельзя закрывать. Ей есть нечего. В холодильнике ничего нет. В морозилке пельмени только. Можно я их сварю?
— Зачем?
— Ну, кошке же.
— Кошки
— Они холодные. Вы не представляете, какие они холодные. Из морозилки же…
— Закрывай квартиру и приходи сюда. Я сама ее потом выпущу.
— Вы ее не выпустите, вы не знаете эту кошку. Ну, Марь-Яна, можно я сварю? Она — голодная.
— Вари, — сказала учительница. Она повесила трубку, и, пока стояла у телефона, улыбка была на ее лице.
Алена принялась хозяйничать на кухне. Услышав запах пельменей, кошка вылезла из-под тахты и появилась в дверях кухни.
— Сейчас, — сказала Алена все еще сердитым голосом. — Остынут.
Она вынимала пельмени из кастрюли и раскладывала в рядок на газете, разостланной на подоконнике. Когда выложила все, стояла, дула на пельмени, глядя искоса на кошку.
— Сейчас, хоть ты и подлая.
Неожиданно в дверь позвонили. Пришла Раиса Русакова.
— Привет! — сказала она, не глядя на Алену, а глядя на кошку, занявшую позицию в коридоре, как перед приходом Алены.
— Привет! Ты откуда взялась?
Но Раиса не могла отвести глаз от кошки.
— Это она? Ух ты, уродина! — с восхищением сказала она.
Кошка вдруг двинулась к Раисе и, подойдя совсем близко, издала хриплый, скрипучий вопль.
— Чует! Я ей рыбу принесла. По дороге в кулинарии купила.
Она достала из портфеля сверток, положила на пол.
— Как ты здесь оказалась? — опять спросила Алена.
— Марь-Яна сказала. Сейчас Нинка Лагутина придет. Валера сказал: «Записались в общество защиты животных?»
Они стояли, смотрели. Кошка, по-уличному выпуская когти, рвала бумагу и ела рыбу.
— Во жрет, уродина! — опять с восхищением сказала Раиса. — Она за рыбой куда хочешь пойдет.
— Не надо, пусть дома ест. Я думаю, она не хотела уходить, потому что она сейчас не настоящего цвета. У животных, знаешь, какое значение имеет окрас? Давай лучше будем сюда ей рыбу приносить, пока… — Она хотела сказать: «Пока Рыба не выздоровеет». Но получилось глупо: «Рыбу приносить, пока Рыба…» И Алена сказала: — Пока Ан Федоровна не выздоровеет.
Позвонила и просунулась в дверь, с любопытством поводя глазами, Нинка Лагутина.
— Это я, тетки. — Она присела на корточки перед кошкой. — Голодная, да? Можно ее погладить?
— Хоть сто поцелуев, — сказала Алена.
В классе в этом году девчонкам нравилось называть друг друга тетками: «Привет, тетки!», «Как жизнь, тетки?» И бытовали две расхожие фразы: «Хоть сто поцелуев» и «Хоть в трубу лезь». Одна для хорошего настроения, другая для плохого. Сейчас у девчонок было хорошее настроение: «Хоть сто поцелуев».
Глава седьмая