В горах Таврии
Шрифт:
— Ладно, Яша. Готовь группу в бой.
— Это дело! — обрадовался Пархоменко, козырнул и вышел.
Прошло несколько дней. Наши группы возвращались с задания. Некоторые из них имели небольшой успех. Было разбито три автомашины, во многих местах повреждена связь, взорван один мост. Каратели преследовали партизан, но группы, подвижные, маневренные, отошли без потерь.
Ждали Пархоменко, волновались. Послали людей на розыски. Вечером закружила пурга. Ветер тоскливо выл на яйле, заглушал звуки боя под Севастополем… А утром опять настала тишина, ветер только оставил на снегу ребристый след.
В штабную землянку ввалился человек. Он был почерневший,
— Товарищи, Яши нет, нет Яши!!
Оказалось, что группа Пархоменко благополучно спустилась к санаторию «Тюзлер», села в засаду. Ждать пришлось недолго. На дороге показался бензозаправщик, а за ним броневик и полуторка. Партизаны подорвали их, перебили солдат и стали отходить. Гитлеровцы преследовали. Тяжелее всех приходилось больному Пархоменко. Стиснув зубы, он поднимался по каменной обледенелой тропе, но все больше и больше отставал, задерживал группу, а враги вот-вот настигнут партизан. На одной крутой скале у Пархоменко горлом пошла кровь.
— Яша, давай вперед, а мы прикроем тебя, — настаивал Шаевич.
— Я же вам приказал подниматься! Слышите? Подниматься!! — из последних сил закричал Пархоменко.
Шаевич повел группу в горы. Слышались автоматные очереди. Затем издалека донесся крик Пархоменко:
— Вперед, товарищи, вперед!! — взрыв… и все стихло.
Партизаны спустились вниз. Мертвый Пархоменко лежал ничком, рядом с ним — два убитых фашиста. На большом пальце руки Пархоменко уцелело кольцо от гранаты.
Мы молча выслушали рассказ Шаевича, сняли головные уборы.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
— Плохие новости, начштаба, — встретил меня озабоченный Бортников. — Пока вы ходили к ялтинцам, пришли связные от Ак-Мечетского отряда. Да пусть старший сам расскажет. Эй, ак-мечетцы, давай сюда! — позвал Иван Максимович, усаживаясь на сваленное дерево.
К нам подошел крепко сложенный человек с широким рябоватым лицом. Он показался мне знакомым. Где же я его видел?
— Я ехал на «зисе», а вы возле Судака на дороге сидели на каких-то тяжелых болванках и "голосовали", — напомнил мне партизан.
— Шофер Малий? — вспомнил я. Да, он тогда не пожалел времени и сил, подобрал меня со стальными болванками. В дороге мы с ним разговорились, сблизились.
— Расскажи моему штабисту о положении в отряде, — перебил наши воспоминания Бортников.
Малий рассказал, что несколько дней назад в Ак-Мечетский отряд прибыли три партизана Куйбышевского отряда с агрономом Бекировым во главе и доложили, что фашисты разгромили отряд.
— Значит, отряда нет? — с волнением спросил я.
— Выходит, что нет. Меня командир в разведку посылал, в те места, где жили куйбышевцы. Нашел я там разгромленную базу да горелые землянки. И больше ничего…
Какая тяжелая весть! Она, словно февральская стужа, сковала наши сердца, мы долго сидели молча.
Немного погодя, явился Семенов, бывший шофер истребительного батальона, а теперь начальник связи нашего партизанского района. Доложил:
— Еще одна группа связных от ак-мечетцев.
— Наши, — заволновался Малин. — Вон и дед Кравец.
Среди прибывших партизан я увидел связного пятого района Айропетяна.
— Иду и жалею, что на пятке спидометра нет, — пошутил, здороваясь со мной, Айропетян, — Третий раз за месяц. Туда — сто, обратно столько же. Шестьсот километров, считай, отмахал. В наших краях жарко. Сейчас иду к Мокроусову с докладом. Напоите меня чайком,
К моему удивлению, в группе партизан я легко узнал деда Кравца. Он о чем-то толковал с Иваном Максимовичем. Я подошел к ним.
— Вот, знакомься с моим приятелем, дедом Кравцом, — с улыбкой представил мне партизана Бортников.
Я посмотрел на командира.
— Немало мне пришлось с ним повозиться, когда я в Бахчисарае начальником милиции был, — проворчал Иван Максимович.
— Мы уже знакомы, — протянул я Кравцу руку, недоуменно поглядывая на него. "Каким образом попал он в отряд?" — А что он такое наделал?
— Ничего особенного, товарищ начальник, — бодро ответил дед. — Ото, колы я був лисныком в Бахчисарайском лисхози, у мэнэ чогось дрова держалысь, — скромно пояснил он.
Старик резко отличался от того человека, который кричал: "Я нитралитет!"
— Как попал в партизаны? — спросил я его.
— Куды ж мэни деваться? С цым проклятым нитралитетом було без башкы остався… Як тильки вы переночувалы, так и пишло… Прыйшов гэрманэць и давай з мэнэ душу трясты… Гиком, як цуценята, на мэнэ бросылысь… "Дэ ялтинськый отряд? Дэ Бортников, дэ Красников?" Пытають, за бороду хватають… Кажуть: дэнь, нич и щоб отряд я найшов, а то пук-пук, а хауз, мий дом, значыть, — бах — и гранату показують… Занялы мий дом, а одын гадюко — в чоботях на кровати Любаньки розвалывся. Мэнэ из хаты выгналы, кажуть: "Давай партизан". Помэрз я до вэчэра на камнях, та всэ дывывся на свою хату. С трубы дым иде, а я, як бездомна собака, на холоди зубами клацаю… К утру взяв фатаген [3] да и облыв хату. Пожалкував трохы, та и пидпалыв. Пропадать — так пропадать… Загорилась хата, а я до Ивана Максымовыча. Вин мэнэ и послав в Ак-Мечетский отряд.
3
Керосин.
Дед хотел еще что-то сказать.
— Довольно, — остановил его Бортников. — Пойдем в землянку и докладывай, с чем пришел.
— Слухаю.
В землянке Бортников усадил Кравца ближе к себе и приготовился слушать. Дед вытащил из-за пазухи измызганную тетрадку, протянул ее командиру:
— Цэ рапорт нашего командира товарыша Калашникова.
Я взял тетрадку. Это был дневник боевых действий отряда, подробное донесение о последних событиях, происходивших почти на линии Севастопольского фронта, где действовал наш Ак-Мечетский отряд, имевший своим непосредственным соседом пятый Севастопольский партизанский район.
Характерны были эти записи:
"Одиннадцатое ноября 1941 года… Наша разведка встретилась у деревни Уркуста [4] с противником. Завязалась перестрелка, истребили четырех солдат. В это время минеры занимались более важным делом: взорвали мост на Ялтинском шоссе и в десяти местах заминировали дорогу. Этим по-настоящему поможем родному Севастополю.
Тринадцатое ноября… В деревне Уркуста сорок партизан натолкнулись на отряд карателей. Началась стрельба. Тридцать убитых и раненых гитлеровцев осталось на поле боя. Есть трофеи. Пленных передали в Севастополь.
4
Ныне с. Передовое.