В горах Таврии
Шрифт:
Несколько фашистов, стреляя, бросились в кизильник, Сизов дал по ним очередь из автомата. Один из немцев ответил выстрелом, и его пуля попала в сердце командира отряда.
Черный рассказал подробности гибели Константина Сизова.
— Веду раненых и слышу страшный крик Дуси. Не пойму, что же случилось. Вижу, бегут партизаны, кричат: "Командира убили!" Неужели Костя убит?.. Побежал в кизильник… Сизов лежал на руках Македонского… Открыл глаза, сказал:
— С умом воюйте, товарищи. А ты, Миша, командуй, — и умер.
К вечеру отряд далеко ушел
На поляне вырыли могилу. Кроме охраны, все бойцы собрались у тела командира. Молча хоронили. На могиле появились венки из дубовых ветвей.
Уже стемнело, далекие зарницы стояли над Севастополем, над горами лениво мерцали звезды, ветер гулял над лесом, шумел. Комиссар Черный подошел к Македонскому, молча положил руку на его плечо.
— Принимаю отряд, — сказал Македонский и негромко скомандовал: — Товарищи, приготовиться к движению.
Так Македонский начал командовать отрядом. Первым делом он хорошо организовал разведку, установил строгий порядок в отряде, требовал дисциплину. Все у него получалось не навязчиво, просто, на подчиненных он не кричал, с чутким вниманием относился к запросам людей, но настойчиво вел свою командирскую линию.
Пришла первая разведка. Македонский подробно выслушал доклад старшего.
Вот стоит перед ним Василий Васильевич, захлебываясь, докладывает о виденном. Речь у него несвязная, он сильно приукрашивает события.
— Не ври, говори толком: где был, что видел? — требует командир. И разведчик уже более обдуманно начинает докладывать о своем походе.
Данные Василия Васильевича интересны. Оказывается, в деревню Шуры [7] , Бахчисарайского района, наехало много гитлеровцев. Они заняли школьное помещение, скотный колхозный двор и табачные сараи. Учительница школы сообщила точные данные Василию.
7
Теперь с. Кудрино.
Македонский отослал разведчика, задумался… Он более часа просидел над картой, что-то писал в блокноте.
— А что если мы ударим по гитлеровцам? — спросил он меня.
— А не рискованно? — сказал комиссар.
— В данном случае нет, — Македонский изложил план операции.
Он учел все обстоятельства: и то, что немцы за два дня не успели еще освоиться с местностью, а многие партизаны знают каждый кустик вокруг деревни Шуры; и то, что река Кача, протекающая параллельно с немецкими стоянками, после дождей и снегопадов в горах оглушительно шумит; и то, что враг не ждет никакого нападения.
Я слушал Македонского и чувствовал к нему большое уважение. Именно о таком командире я мечтал, все, что он говорит, хотя и смутно, но зрело и в моей душе.
— Операция получится! — горячо
Черный еще подумал и тоже согласился.
Стремительно вел Македонский отряд. Без шума, с хорошей разведкой, партизаны благополучно добрались до условного места и после короткой передышки бросились на ничего не подозревавших гитлеровцев. Полчаса шел ночной бой. Фашисты ошалело метались по улицам, так и не сумев ответить партизанам дружным огнем. Потом над лесом взвилась ракета — сигнал отхода. Потеряв двух человек убитыми и унося двух раненых, никем не преследуемый отряд утром был на своих базах.
Результат боя — двенадцать уничтоженных машин, двадцать восемь убитых фашистов.
— Ну, и бьет Михаил Андреевич фашистов! — хвастался разведчик отряда Василий Васильевич, который в мирное время работал в одном хозяйстве с Македонским.
Я уходил из отряда и уносил первые радости удачного партизанского боя.
— А продукты у коушанцев надо отобрать, — провожая меня, сказал Македонский.
— Правильно, надо отобрать, — согласился я.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
После удачной операции бахчисарайцев мы разработали план нападения на Коуш. Предполагалось выйти с тремя отрядами, ударить по немецкому гарнизону, отобрать партизанские продукты и захватить удравшего от Бортникова проводника, бывшего председателя коушанского колхоза.
Вечером, взяв с собой группу партизан, я пошел в Ак-Шеихский отряд, которым командовал Федосий Степанович Харченко.
Ак-шеихцы, на первый взгляд казалось, — отряд тяжелодумов. Все здесь делается медленно, но верно. Народ не суетится, не бегает между землянками, а ходит вразвалку, неторопливо, степенно. В каждой землянке живут дружно, по-семейному. На всем сказывается характер самого командира, старого партизана со скадовщины, воевавшего еще под Херсоном.
Харченко — украинец. Седая борода, черные с хитроватым огоньком глаза. Был, по-видимому, красивым чернявым парубком: следы былой красоты видны и сейчас, несмотря на его пятьдесят пять лет. Одет в теплый черный полушубок и в серую каракулевую папаху с заломленной верхушкой. Поверх сапог — постолы из сыромятной кожи. Улыбается он редко, на слова скуп, вид у него довольно строгий.
Принял меня Харченко суховато.
Я познакомился с делами отряда, рассказал командиру о предварительном решении штаба района о налете на Коуш.
— Как по-вашему, Федосий Степанович, выйдет из этого что-нибудь? — спросил я у старика.
— А багато народу будэ?
— Человек пятьсот. Пойдем лесом.
— Чего же, может и выйти.
Я попросил командира послать разведчиков в Коуш.
— Ладно, сейчас.
Харченко вызывает четырех партизан.
— Слушай, Картовец, ты скилькы разив був в Коуши?
— Та разив пять, — отвечает среднего роста, с рыжей бородкой партизан.
— Иди туды, узнай, скильки там нимцив, та швыдче.