В горах Тигровых

Басаргин Иван Ульянович

— А не слыхивали про Беловодье? Вроде оно в тех же краях?

— Нет, чего не слыхивали, того не слыхивали. Сказывают люди, будто есть, а где — вот этого, паря, не знаю.

Подвернулся Феодосию некий Аниска-бурят. Привел он его в свою землянку, разговорились. Аниска сразу же вприщур посмотрел на Феодосия узкими глазами, выпалил:

— А ить ты, паря, бежать отсель хочешь.

— Откель ты взял? — пошел на попятную Феодосий.

— Душой почуял. Хошь бежать — беги. Кой-где есть там и наши люди. А хошь, и помогу вам добраться до Уссури. Дальше

я не хаживал. Бегали мы туда бить соболей. Да не пондравилось нам: сорный там соболь, дешевенький. Я и по-манжурски и по-бурятски балакать могу.

— А сколь запросишь-то? За помощь, говорю, сколько платить?

— Зачем Аниске деньги? Аниска бродяга, про то вам всякий скажет. Не надобны мне деньги. Побегу с вами, и весь сказ. Ты спроси Аниску, и где он, паря, не был? Спроси? В Манжурии был, в Китае был, и реку Амури знаю как свои пять пальцев. Погодуйте здесь, мака большей сейте, я научу вас собирать опий. С ним не пропадешь — проскочим за милую душу до любого места. Есть сказ, будто на устье Амури наши строить крепость.

Аниска для пермяков был находкой. Научил сеять мак, собирать опий, добывать соболей, сохатых, маралов. Он даже поселился у пермяков, а в зиму женился на Фроське Мякининой, чем сильно обрадовал Фому.

Эта зима для Феодосия была самой длинной. Но она тоже не прошла даром. Ходили охотники за кордон, добывали там соболей, зверя. Многое узнали, многому научились. Познакомились с постовыми казаками, задобрили их соболями и водкой. А когда пришла весна и сошел лед, Феодосий сбегал на Усть-Стрелку, договорился с казаками, чтобы пропустили их безвозмездно.

— Иди, паря, куда хошь.

Начались дожди, погода все время стояла морошная.4

— Ну, с богом, тронули, — широко перекрестился Феодосий.

— Поехали! Прощай, Расея! — крикнул Фома.

— Цыц, ты с Расеей не прощайся. Где мы встанем, там и будет новая Расея.

Аниска ночью провел караван мимо поста. Десять карбасов медленно тянулись по плёсам, чуть быстрее бежали на перекатах. Днем спрятались в протоку-старицу. Отдохнули. Снова в путь. А тут раздолье амурское. Хотя мелей не счесть, но Аниска многие знал, поэтому даже ночью мог вести карбас.

На одном из привалов их настиг небольшой отряд людей, приплывших с того берега, но Аниска что-то полопотал на их языке, угостил каждого солдата опием, те покурили и тут же впали в сладкий сон.

— Э, они завсегда так, накурятся — и спать. Завтрева забудут, кто их поил и кормил. Поехали!

На противоположном берегу виднелись редкие деревеньки местных жителей, но они были настроены мирно. Плывут люди, ну и пусть себе плывут. Однако Аниска пока не хотел приставать к чужому берегу.

— Мало ли что у них на уме. Хоша мы с ружьями, — но береженого и бог бережет.

— Пора бы скот и коней закупать, — гудел Феодосий.

— Для ча спешить, паря? Вот спустимся до Бурей, там купим любых коней, любых коров. Оттель пойдем уже на плотах. Не боись, паря, Аниска все знат, все ведат. На то он и Аниска-бродяга, по прозванию Карпухин.

Ты слухай меня и не пропадешь. Коней возьмем задарма, вот за энту крошку опия. Зачем деньгой сорить?

Буреть, так назвал Аниска этот народ, радостно встретил пришельцев, угощал молоком, рыбой, тухлым вяленым мясом.

Здесь пермяки построили плоты, Аниска подкупил всех знанием языка, который мало отличался от бурятского, общительностью и главное — опием. Торг вышел ладный.

Тронулись дальше, теперь уже на плотах и карбасах. Везли коней и коров. Шли и радовались тишине, обилию и покою. Радовались простору земному. И еще тому, что не надо месить грязь л снег ногами, река сама несет. Сиди себе и отдыхай, пока не пришел черед ворочать тяжелыми кормилами.

Про Андрея и Варю забыли. Разве что еще Меланья помнила их. Но тоже молчала.

Однажды, когда плоты медленно тянулись по Амуру, из-за излучины показалась одна лодка. В ней два человека.

— Догоняет кто-то, — забеспокоились мужики,4

— А, пустое, кто тута может догонятв, паря. Однако энто русские. Тунгусы не так машут веслами. Хоша лодка ихняя.

— Похоже, наши. Мужик с бабой. Это Варюшка с Андреем!

И вот лодка уже у плота. Потянулись к пропавшим теплые руки, выдернули на плот.

— Причаливай к берегу! — заревел на всю ширь амурскую Феодосий.

Андрея и Варю тискали, целовали, каждый по-своему изливал радость. Заварили щербу, ради встречи Феодосий обнес каждого чаркой водки. Рассказы, пересказы. Андрей показал клеймо на плече: мол, беглый с каторги.

— М-да, чудо бывает в жизни, уж думаешь, и не встретишь человека, а он возьмет да и вынырнет, как утка, — вздохнул Феодосий — Говоришь, сгинул Сурин? Жаль бродягу. Знать, есть и такие люди, что за каторгой охотятся?

— Есть, не так много. В иных деревнях даже хлеб на окнах оставляют, чтобыть бродяга поел и шел дальше. Всякие есть. Мы ить зиму-то жили средь даурцев. Чуток в стороне от Амура. Вот они и кормили нас, они же и весть принесли, что прошли большие лодки и плавающие чумы. Мы и бросились за вами. Там еще живут русские, женаты на даурках. А кто бежал к манжурам, те сгинули. Их ловят, бросают в тюрьму и кормят их телами зверье. Тоже обычай. Нет, чтобы сразу убить человека, так поначалу уши обрезают, потом ноги, потом руки, пока не умрет в муках.

— Э, не так просто нас схватить: двадцать ружей что-то стоят. А как они переправляться к нам начнут — сразу увидим. Аниска стоит сотни ружей. Он с ними хала-бала — и дело пошло. Опий каждого делает покладистым.

Что ни говори — людьми движет голод и нужда. Появилась сытность, стали все говорить врастяжку, ходить вразвалочку. В реке рыбы прорва, сазаны прямо на плоты выпрыгивают. Зверь пасется на берегах. Благо, Здесь меньше мошки, а трав хватит на всех.

Стоило бросить невод в затоне или в озерке проточном, как в него столько набивалось рыбы, что не всегда удавалось вынуть на берег. Черпали сачками. Отбирали только тайменей, ленков и сазанов.