В горах Тигровых

Басаргин Иван Ульянович

Начали строиться. Строились с большим размахом, похоже — на долгие годы. Отдохнут — может быть, узнают, где то Беловодье, чтобы снова тронуться в путь дальний.

Бабы косили травы. А травы густущие: прошел прокос, а сбоку валок по пояс. Литовку не протянешь. Подсохнет, можно сразу брать вилами. Жить можно, жить нужно…

3

Ладно встретили зиму пермяки. Рыбаки во главе с Аниской заготовили впрок столько икры и рыбы, что пермякам за два года не съесть. Феодосий ворчал, мол, зачем зряшно губить рыбу. Аниска отвечал:

— У нас есть соседи,

пока недосуг к ним сбегать, сбегаем, — может у них быть беда, вот и выручим. Здешние люди могут жить на одной рыбе, мы же не сможем, нам к рыбе подай хлебного.

И пришла зима. Зима студеная, ветреная. Долгая зима. Но охотники не дремали. Аниска увел их в тайгу, учил ставить ловушки, строить луки-самострелы на белку и соболя, ставить кулемы на изюбров и сохатых. Добывать зверей без выстрела. Порох может сгодиться для других дел.

Кривоногий Аниска был неутомим. Он больше всех добыл соболей, колонков, крупных зверей. Посмотреть со стороны, кажется, что в чем только душа держится. Но Аниска один на один брал, с одной лишь рогатиной, медведя.

— Медведя добыть не сила надобна, бо сильнее медведя человека нет, а ловкость, паря.6

Успел познакомиться с мылкинскими гольдами. Приводил их в деревню, здесь со всеми перезнакомил. Он же наладил торговлю с купцом, у которого пермяки за пушнину, звериные жилы, мясо брали муку, мануфактуру, соль, разные мелочи, без которых не прожить.

А весна была теплая, правда ветреная, с частыми дождями. Штормил Амур, и не всегда можно было попасть на острова, где пермяки подняли целину. Земли там жирные, с хорошим илом. Думали, что и арбузы будут расти.

Но осень была ранней: хлеба не дозрели. Вызрел только овес и ячмень. Правда, картошка выросла ладная, иные клубни были величиной с дыню, другие овощи тоже порадовали. Но хлеба…

И закручинились мужики. Повесили головы. Ежли не родятся хлеба, то какая это земля? Плохая, знать. Тягостно молчал и Феодосий. Не привел пермяков в Беловодье, не нашел теплой земли. Что же делать? Конечно, можно не сеять хлеба, а жить охотой, но, как говорят гольды, зверь не каждый год, пушнина не каждую зиму. Звери вольные "люди" — идут туда, где есть корма. Никому ни слова, но на будущую весну твердо решил уходить из этих мест и искать Беловодье…

Еще одна зима. Зима снежная, бескормная. Правы оказались инородцы: ушла белка, отошли в малоснежные места колонок и соболь, даже длинноногие сохатые ушли из долины и обосновались в отрогах Сихотэ-Алиня. И добывать некого. Немного добыли соболишек, белок, колонков.

Пасха. Медвяный запах от вербы наплыл на деревню. На Амуре разводья во льду. Пошла желтая наледь. Сильнее запахло снегом и сыростью. Земля просыпалась в весну: первые подснежники на подушках сопок, первые уточки в небе.

Косятся мужики на вожака. Вожак молчит, знать, что-то задумал. Аниска рад. Душа бродяги зовет в неведомые края. А чего бы здесь не жить? Ну, случился неурожайный год на пушнину, другой будет урожайным. Рыбы вообще невпроворот, да и мясо, грех жаловаться. Сдружились с гольдами. Люди как везде: есть добрые, недобрые, есть просто мерзавцы.

Понимают пермяки Феодосия — прошли через все земли российские, а что нашли? Холодновато, солнца не хватает для созревания хлебов. А какой мужик, если осенью он не попересыпает меж пальцев ядреную пшеничку, не пожует

зерно? Жить одной рыбалкой и охотой — это не по нутру Силову. А коль сказывают инородцы, что есть земли теплее, так отчего бы их не поискать?

Феодосий часто ходит на берег, ждет начала ледохода. Уходить будет. Кто с ним? Пойдут Аниска, Андрей, Сергей Аполлоныч, Иван Воров, Митяй, это уж точно; может, еще кто пойдет. Да и Беловодье, чтоб его… не дает спать, сидеть. Хоть и долдонит Аниска, что нет его, так на то он и Аниска, чтобы языком молоть. Вор узкоглазый… А почему Аниска вор? Здесь он чужого в руки не взял, каждому друг, сват и брат. Э, Феодосий, не ругай Аниску, он тебе еще не единожды послужит. Без Аниски пропасть можно. Держись за Аниску.

Отторгнула душа эту землю. Не смогла прикипеть. Зовет снова дальняя дорога. Стынет старик на зябком ветру. Вторая весна намечалась быть холодной. Не лежат руки к работе. А ить надо бы сараями заняться, новых подстроить, земли под целик подобрать. Навоз вывезти на огороды. Нет, он ждет ледохода… Пусть над Сихотэ-Алинем вьюжат ветры, лежит снег, весну не остановить.

Пришел с моря гиляк, успел проскочить на нартах по Амуру, привез бумагу от капитана Невельского, он приглашал мужиков на низовья Амура, помочь строить крепость; еще была бумага, где приказывалось всем не обижать народы, живущие на берегах Амура, ибо все это земли русские…

Вспоминали мужики: уж не тот ли Невельской, что дал затрещину жандарму? По званью вроде он, по обличью тоже он, гиляк его живописно обрисовал. Ведь и видели-то одну минутку. Но память у мужиков хваткая — кажется, он. Но и другое: раз пришел туда офицер, значит, за ним придут урядники, жандармы, разная нечисть. Эко беда! Захочешь бежать дальше, а впереди уже выставили заслон! Могут и осудить за самовольство, беглые ведь. Но не затем шли сюда мужики, чтобы вертаться назад. Чуть что, так могут уйти в тайгу. А ее здесь, слава богу, край непочат. Благо, они уже знают, что спрятаться есть где: места зверовые, долины широкие. Там еще русские люди и ногой не ступали. Аниска все проведал, вот пострел! Хорек маленький, но везде поспевает. Но везде холодновато. Если бы чуть тепла…

— И все же надо уходить отсюда, — ворчал Феодосий — Бежать пока к тому офицеру, все прознать, а уж оттуда чапать дальше. Тоже, видно, добрый непоседа. Аниска, а за морем земли есть?

— Знамо, есть, море не быват без конца и края. И у моря есть берега, как у всех озер, — со знанием отвечал Феодосию Аниска.

— Может, за морем лежит Беловодское царство?

— Может, и лежит. Земля велика, не все люду ведомо, паря.

— Бежать будем отселева, Аниска? А?

— Хоть счас. Я люблю бегать. За каждым извилом реки новые земли открываешь. Душе радость и глазам не в тягость.6

— А ежли нет того царства? Тогда как?

— Знамо, нет. Но мы найдем другое, свое царство. Пошто говорю "нет", что не верю, чтобыть в том царстве мужик жил сам по себе. Никто бы его зад кнутом не чесал. Где мужик, а уж царь тут как тут. Здесь вот нет заправских мужиков, нет и путящего царя. Но все едино этих людей кто-то грабит. Нет и не будет мужицкого царства.

— Брысь! Не нуди душу. Грамотен шибко.

И тесно в груди у Феодосия. Он вожак, он голова, он за все в ответе… Надо уходить к этому Невельскому — похоже, свойский мужик.