В городе древнем
Шрифт:
— У него на объекте через неделю движок пустят, — объяснял всезнающий Соловейчик. — Как ты думаешь, керосиновые лампы после этого будут ему нужны? А?
Но, оказывается, для того чтобы лампы очутились в руках Троицына, а не в чьих-нибудь еще, хорошо бы девушкам дать в воинской части концерт самодеятельности: солдаты соскучились и по искусству, и по девушкам…
— Какое искусство?! Какие девушки?!
— В Красном Бору девчата собираются по вечерам и поют… Заслушаешься!
— Ну и что? Как это все практически
— Как хочешь, — сурово говорил тогда Соловейчик, — покупай лампы в центральном универмаге города Дебрянска. И проси, чтобы тебе их доставили на дом. — Он делал паузу и доверительно добавлял: — Завтра заседание райисполкома, на котором будет председатель и из Красного Бора… Я скажу, чтобы он к тебе зашел. Жди.
Удаляясь, он говорил с укором:
— Развел детский сад.
И Троицын был уже впутан в хитроумную комбинацию, не осуществить которую вроде как непатриотично по отношению к городу.
Сейчас Соловейчик прошел мимо.
Слабо махнув рукой, мол, слава богу, что пронесло, Троицын спросил, обращаясь к Степанову и не видя его:
— Что у тебя? Откуда явился?
— Из Москвы.
— А-а… — удивленно протянул Троицын, теперь уже внимательнее вглядываясь в Степанова. — Воевали?
— Да.
— А теперь, значит, направлены к нам? Учителем? И учились там?
— Совершенно верно.
— Располагайтесь, располагайтесь, — неизвестно что имея в виду, предложил Троицын. — Значит, из самой Москвы?
Уже не первый раз замечал Степанов, как люди меняли отношение к нему, узнав, что он из Москвы и что шинелька на нем не чужая.
— Из Дебрянска я сам, из Дебрянска, — настойчиво сказал Степанов. — В школе здесь учился!
— Ах, вот что!.. На родные места потянуло? Ну что ж, хорошо…
Заметив, что взгляд посетителя остановился где-то у него над головой, Троицын в догадке, с какой-то опаской, повернулся и поднял голову. Он словно не верил своим глазам.
— Висит! — воскликнул он, словно призывая Степанова в свидетели.
Под потолком, над Троицыным, висела выцветшая, засиженная мухами старая олеография, изображавшая счастливых влюбленных среди роз и каких-то непонятных цветов. Над влюбленными витали ангелочки, тоже безмерно счастливые.
— Семь раз сказал, чтобы сняли эту… пакость! Сам, наконец, снял. И вот пожалуйста — висит! — Троицын показал рукой на олеографию, но заметил, что посетитель лишь метнул на эту картинку безучастный взгляд и не проявил ни к ней, ни к его словам никакого интереса.
— Я хотел спросить, товарищ Троицын, — начал Степанов, — намечено ли что-либо строить для бережанских, которые сейчас живут в здании школы?
— Нет, — с проворностью, совсем неожиданной для такого с виду медлительного
— Как же так?! Почему?
— А почему мы для них должны строить в первую очередь? — вопросом ответил Троицын и, чувствуя, что разговор может затянуться, стал снимать свой бушлат. — Почему?
— Не понимаю… — все еще недоумевал Степанов. — Не гнать же людей на улицу?
Троицын поднялся и в нетерпении помотал головой:
— Не с того конца! Не с того конца, товарищ Степанов!
— Что «не с того конца»?
— Не с того конца смотрите на положение вещей! — Троицын стал перед Степановым. — Семьям воинов-фронтовиков трест отпустил стройматериалы в первую очередь! — Троицын резанул рукой. — Так? Так! Семьи фронтовиков эти материалы без шума реализовали и землянки себе построили кто на Бережке, кто в городе. Они не позарились на школу! А другие, кто и прав-то меньше на эту школу имеет, ее захватили. Там, если копнуть, товарищ Цугуриев может для себя немало работы найти! А мы им, выходит, землянку на подносе!
— Подождите… Подождите… — остановил Троицына Степанов. — Я не знаю, кто такой товарищ Цугуриев и что он там должен делать.
— Напрасно не знаете. Товарищ Цугуриев проводит большую работу. Хочешь ты того или нет, а факт остается фактом: одни шли к партизанам, а другие — к немцам. Правда, — здесь же уточнил Троицын, — последних немного, но они были… Или возьмите просто темные личности — ни вашим ни нашим. Кто их знает, кто такие?.. У всех теперь одна отговорка: при немцах пострадал! Документов нет, справку навести не так-то легко: архивы сожжены…
— Цугуриев это…
— Из органов, из органов, — подхватил Троицын. — Работки у него хватает!
Степанов тяжело задумался. Чем больше он вникал в обстановку, тем больше сложностей и трудностей выявлялось…
— Вот так-то, товарищ Степанов, — закончил Троицын. — У меня одна бригада настоящих плотников, и все дырки ею не заткнешь. Не фокусник я!
Степанов не обратил внимания на эти, как бы заключающие разговор, слова.
— Ну, хорошо! Допустим, часть людей, живущих сейчас в школе, не стоит наших забот, скажем так. Но ведь там же есть и вернувшиеся только что из-под Почепа или Погар, ни в чем не повинные или даже заслуженные люди. Куда же их из школы?
Тысячи горожан немцы гнали на запад. Под Почепом и Погарами конвой разбежался — стремительно наступали наши, — и невольники из Дебрянска оказались предоставленными самим себе. Кто как мог возвращались домой. О них и говорил Степанов.
— Как куда? — Для Троицына вопросов словно не существовало. С какой-то невидимой Степанову полочки брал он давно приготовленный ответ и давал его непонятливому собеседнику: — Пусть строят землянки!
— А материалы дадите?
— Далеко не всем.