В городе Ю. (Повести и рассказы)

Попов Валерий Фёдорович

Алехин сидит в белом костюме, небрежно трубочкой попыхивает.

— Ну, вы же знаете: заказ «Родина», заказ «Радуга», заказ «Ель».

— Ясно,— Грунин говорит.— Все «цельнотянутое» у них же! Не стыдно вам ворованным торговать? Хоть бы название другое придумали! «Родина» — это же ихний «Пэтриот»! «Радуга» — «Рейнбоу», один к одному!

— Но вы же не хотите…— Алехин на меня глянул, и осекся.

И все взгляды повернулись ко мне. Не зря я, выходит, гробанулся?

Грунин глянул на меня и аж крякнул: неужто совсем никак нельзя без этого фрукта

обойтись? Грунин, старый честный служака с легкой склонностью к государственным переворотам, уж все, казалось бы, повидал, любые подлости видел и делал — но шоб такого, как я!.. Полный бред перед пенсией!

— Испытания проводились? — просипел Дядьков, грунинский кореш. Эти деды будут стеной стоять, чтоб ничего такого не просочилось, чего классики марксизма-ленинизма не упоминают в своих трудах! А что сам Ленин бился над загадкой электрона — того не ведают! А уж о «неопределенности Гейнзенберга» вообще не слыхивали! Я даже слегка обиделся за себя!

Алехин молча открыл красивую папку, начал читать:

— «Двадцать шестого июля этого года лейтенант Познанский потерпел катастрофу на своем автомобиле ИЖ, упав с обрыва высотой четыре метра, в одиннадцать часов двадцать восемь минут вечера. В одиннадцать часов д в а д ц а т ь п я т ь минут… того же вечера…— Алехин кинул на начальство торжествующий взгляд из-под пенсне,— …три антенны типа „Удод“ приняли весьма необычный сигнал на частоте ноль-пять герца!»

— …Сигнал раньше пришел, что ли? — проговорил Дядьков настороженно.— Идеализьм!

Алехин развел руками: таковы факты!

— Ну, и долго мы его безобразия будем терпеть? Что вышло из этого, вы не знаете?! — Грунин прогремел.

— В этом-то вся и суть,— бесстрашно Алехин сказал.— «Соколы» мгновенно в магазин прилетели, разгромили его, все выпили…

— Что ж хорошего? — Дядьков, не удержавшись, сглотнул слюну.

— Вы прекрасно же понимаете,— Алехин улыбнулся,— что не только сигнал, а желание его передалось! Не просто сигнал — а с наложением информации!

Повисла долгая пауза.

— …Он уже один раз наложил информацию! — Грунин проворчал.

Все не может мне простить шутки с Троном Генсека!

Снова все задумались.

— Ну, так чего ты? — Грунин поднял свои кустистые брови, на меня взглянул.— Интересуешься, нет — у нас в Связи работать?

Связан ли я со связью? Да! И еще как! Помню, в Североморске, давно еще, подрался я в парке с одним матросом. Слово за слово — и руки замелькали. И не успел я опомниться, как был уже в крови — с такой скоростью он махал!

— Стоп, стоп! — отскочил, кровянку вытирая.— Ты флажками, что ли, семафоришь?

— Так точно! Лучший сигнальщик флота! Двести десять знаков в минуту!

— Ясно,— говорю.— Прочел все!

— Со связью,— Грунину говорю,— я кровно связан!

— Ну ладно… выдь на минутку. Решим.

И все! Я занырнул, причем так занырнул, что хуже не бывает!

…Завывание сирены, мигание синей лампочки. Сваливаешься с койки. Штаны,

сапоги — и пошел. Тревога! Руками за «турничок» над люком — и ногами вперед из отсека в отсек!

— По местам стоять!

После этого иногда звучит: «С якоря сниматься!» Но сейчас этого нет — с того «якоря», на котором мы стоим, так легко не снимешься!

«Нырок-2»! «Случайно» занырнули на шестьсот метров, «случайно» проткнули «рогом» трансатлантический кабель. Ой, какие мы неловкие! Но уж заодно послушаем, чего они там говорят?

И все! «Рога» не вытащить! Ждали они нас — с магнитной ловушкой! И не пожаловаться им по кабелю: нас нет! У «Нырка-2» «рог» может отстреливаться. Может, но не хочет. Начальство не велит: еще будем мы по всему миру «рога» оставлять!

Ползаем за начхимом: дай кислород! «Где я его возьму? Все регенерационные патроны вышли! Дыши из своего рукава!»

— Полный вперед!.. Полный назад!

Дергаем трансконтинентальный кабель — «веревочку», соединяющую континенты,— того глядишь, Европу с Америкой жахнем лбами!

Окончательно проснувшись, я с ужасом вспоминаю свой вчерашний разговор с Алехиным… могу ли я его теперь так называть?

Поздно вечером вызвал в каюту, угостил коньяком.

— Завтра у вас… сложный день. И, наверное, пора все же признаться, что я — ваш отец!

Разродился! Давно я думал: откуда математическая шишка у меня?

— Ясно… Насколько я понимаю — это прощальный разговор?

— Вы хотите сделать мне больно? — Алехин говорит.

С маман — на «вы», с папаном — тоже на «вы»! Чудесная жизнь!

— Тронут вашими переживаниями. Но, насколько я понимаю, вы не п о с л е д н и й мой отец? И, может быть, даже не первый?

«Эль сон тут шосон софт маман»!

Алехин молчит потупясь. Стесняется!

Что ж, для него и это большой сдвиг!

— Так…— Я поднялся, утер рукавом губы.— И когда мне… лететь?

— Я же уже сказал — завтра,— вполне уже холодно Алехин говорит.

Взял себя в руки. Но не до конца.

— Может… еще когда…— пробормотал он.

Да, недолго он пробыл моим отцом!

— Приготовиться к эвакуации! Первым идет лейтенант Познанский!

Некронавт-один!

На меня нацепляют оборудование, засовываюсь в торпедную трубу. Выравнивают давление. В мутном свете прожекторов я вылезаю в обступающую тьму. Изо всех сил задираю голову… Да-а-а, неба отсюда не видать!

Отпускаю буй. С катушки уносится вверх «дорога жизни» — шкентель с мусингами — трос с узелками, возле которых во время «вознесения» положено ждать, чтобы азот в крови не закипел.

Гляжу наверх. Та-ак. Свистнул, если бы мог… Все подготовили: шкентель е, мусингов нема! Да и шкентель кончается в десяти метрах, а дальше — падай! Кипи! И уже никакая кессонная камера тебя не спасет — нечего тебе будет делать в ней! Все продумано! Наше новое оружие с глубины шестисот метров бьет!

Повисел я на кончике паутинки, как паучок,— и полетел! Свет все ярче. Об солнце разобьюсь!