В гостях у людей
Шрифт:
– Воспоминание, – требовательно повторил делец, впиваясь в меня глазами.
Я понял, что сбит с толку, что нахожусь в замешательстве. Тревожные мысли полезли одна за другой. Придётся поломать голову, чтобы выпутаться из сомнительной авантюры. Смерть со мной уже повенчана, бояться нечего, но как бы не так. Потеря воспоминаний меня весьма озадачила. Это всё равно, что продать семейную фотокарточку в золоченой раме или выбелить исписанный лист бумаги, на котором старательно всю ночь выводилась история болезни целых поколений.
Задумавшись, невольно закрыл глаза: один, два, три и секунды стали нарастать как сталагмит. Никакой ведь
Запахло хлороформом – мой внутренний ребенок ещё не умер. Я на поле боя с неравным врагом – с самим собой в разрушенном храме души. Убрано там или загажено почти никого не интересует, кроме тебя самого, но что греха скрывать, мы и сами там редкие жители. Иной раз придёшь в себя, а там пустота либо кто-то подсуетился и решил всё за тебя. И ты уже не жилец, а нелепый посредник чужих идей и мнений. Впопыхах свою – чужую жизнь живёшь, вмятые рёбра щупаешь, но почему-то всё надеешься и ждёшь, зализывая незаживающие раны. В нагрудном кармане обломки амурских стрел, за пазухой чёрные головешки. Это всё не любовь. Клянёшься в сотый раз, рыдая, что не поддашься, и не успеваешь моргнуть глазом как вновь бежишь раздавать вторые шансы. Ходишь, дышишь, резонируешь, изнашиваешь башмаки. И если вновь полюбишь, то забудешь, что сердце всего лишь мышца и нигде уже не болит, не ноет, не скулит. Отпустило! Выплакалась боль из груди. Выплеснулась до следующего раза. До следующих переменных пассий и обстоятельств…
Огонь жадно поедал дрова, по комнате раздавалось его противное чавканье. Она сидела на полу, завернувшись в шаль, и напоминала отчаявшуюся муху, запутавшуюся в липкой паутине.
– Мэдарт, я так больше не могу! Я ждала. Я так долго ждала, когда ты придёшь. Ты пришёл! Но ничего не изменилось.
Я сидел в кресле и молчал. Тишина запретила мне нарушать этот безмолвный мёртвый покой, и я покорился ей, уступил, казалось, что даже не дышал, боясь ослушаться.
– Мэдарт… – её голос дрожал. – Я пыталась, ты же знаешь. Знаешь! – Не сдержалась она. – Ты не веришь? Ты мне не веришь?
Я соблюдал уговор с тишиной. Ни слова, ни шороха, ни движения. Лишь огонь с треском продолжал уминать обугленные поленья.
– Я сейчас уйду, – прошептала она. – Мэдарт, я встану, и уйду. Уйду. Навсегда!
Я молчал.
– Мэдарт! – Её голос тонким лезвием прошёлся по моему остывшему сердцу. Закровоточило, но не больно.
Она резко вскочила с ледяного пола. Сбросила свой кокон.
– Уйду, сейчас, сейчас, уйду… – как заведённая, твердила она, механически кидая тряпки в раскрытую пасть чемодана. – Уйду, Мэдарт, ты знаешь, пыталась.… Уйду, Мэдарт, за что?!
Она стояла в дверях. Я также неподвижно сидел в кресле. Тишина запретила мне. Запретила изменять мне с ней.
Она медленно переступила порог. Остановилась
Я вздрогнул: ушла, ушла безвозвратно. А она продолжала ждать. Ждать по ту сторону двери. Ждать отчаянно и безнадёжно.
– Беру! – Довольно провозгласил делец, жадно потирая руки.
Кот довольно облизнулся, потянулся и протянул мне свою пухлую шерстяную лапу, в которой я увидел полароидную цветную фотографию:
– Держи, дело сделано. Твой билет, – пробурчал он.
Дрожащей рукой я взял фотографию. Тем временем кот, выгнув изящно спину, принялся точить коготки об прилавок. Делец точно с мишени не сводил с меня глаз, а я как умалишенный дрожа ресницами, смотрел на несчастный силуэт своей жены и силился понять причину её одиночества в темноте перед закрытой дверью.
– Кстати, – заговорил мастер ветров, – проводника найдёшь в местных тавернах, но особо на него не рассчитывай, – он коварно улыбнулся. – Падшие ангелы не всегда помнят дорогу домой, а впрочем, у каждого она своя.
– Неужели кто-то и впрямь решил воспользоваться нашими услугами?
Обернувшись на голос, я увидел Малахия. Он помахал мне рукой.
– С какой это радости?! – Опомнился я, намериваясь испепелить его взглядом, но Малахий не обращая на меня внимания, самодовольно подошёл к прилавку.
– Баклажан, какие новости? – Обратился он, по-видимому, к коту.
– Как обычно, – ответил тот. – Люди умирают и снова рождаются. Как думаешь, – он повернулся к дельцу: – Когда им надоест это делать?
Мастер ветров деловито погладил свою ухоженную бороду:
– А разве они помнят свои прошлые жизни?
– Да они себя не помнят, – заключил кот, окинув меня недовольным взглядом. – Осмелюсь заметить, что этот болван самый настоящий преступник!
Все так и ахнули, уставившись на кота, будто тот заговорил об истине, без которой сдохнуть можно. От такого внезапного обвинения у меня дух перехватило. Стоял как ишак на водопое, хлопая глазами и покорно слушая обиняки.
– Довела меня до греха лень обычная, – лоснясь от важности начал растолковывать кот. – Жил не тужил, с боку на бок переваливался. Солнечные ванны принимать любил, дружбу с мышами водил. В общем, толстел как на дрожжах. Хозяин меня холил и лелеял. А потом взял я и помер.
– Как помер?! – Завопили все хором. Баклажан выждал минуту, затем пристально посмотрел в мою сторону и все разом, повернув головы, вытаращились на меня.
– Я всего лишь хотел перейти дорогу, – смотря мне прямо в глаза, продолжил кот. – Перейти, как это делают самые обычные прямоходящие люди. Я остановился на краю тротуара и терпеливо посмотрел налево, затем направо – убедившись, что нет машины, уверенно скользнул вперёд.
Его голос дрогнул:
– Из-за угла, как подобает серийному убийце, внезапно выскочила машина. Эта механическая громадина породила мертвенное оцепенение. Передо мной пролетела череда незаконченных дел. Душу мою волновала судьба соседской кошечки с четырьмя похожими на меня шерстяными комочками. И вдруг в эту же секунду сердце моё прожгло. Я явственно осознал, что дальше будет, но без меня и нельзя изменить случившуюся смерть. Недолюбленными оставляю.
Под воздействием янтарных глаз Баклажана, я вдруг вспомнил тот гадский вечер…