В гостях у людей
Шрифт:
Стоя ко мне спиной он тихо спросил:
– Ты когда-нибудь хоть раз кого-то любил?
Я развёл руками:
– Боль от неё стара и вездесуща как пыль. Она определяет мимику, твой взгляд, жизнь. И селится острой иголкой где-то в области сердца. Периодически, как и всякая другая боль напоминает о себе и чаще всего под вечер, когда сгущаются сумерки, когда рядом никто о тебе не хлопочет, не обнимет. Не вообразит себя половиной и тебя половиной. Когда ты наедине с тишиной сам по себе, один. Ничей.
– Выходит, что от твоей любви осталась
– Пустота, – поправил я и, столкнувшись с ним взглядом, невольно отшатнулся.
– У меня был старший брат. – Презренно смотря, сказал он. – Родной. Ключевое слово «был» потому что на днях помер и надо сказать как свинья под забором. Грешил, как дышал. В общем, форум местным чертям такой задал, что в эти края прибыл без приглашения. Короче говоря, никто его здесь не ждал, дабы в конец не совратить чертенят, но душа брата устыдилась и стала неупокоенной.
Он прервался и тяжело вздохнул:
– Знаешь, крылья ангела дорого стоят.
– Нашёл? – С неким подозрением выслушал я его.
Он подмигнул мне и весь засветился как звезда на рождественской ёлке.
– Ты меня бесишь, – вдруг слетело с моего языка, – стоишь тут весь из себя счастливый, аж треснуть хочется. И где он?
– Кто? – Малахий растеряно захлопал ресницами, словно вместе с крыльями ему и память отшибло.
– Брат твой! – Меня почему-то выводила из себя его история.
– Мэдарт, – он досадливо потер подбородок. – Это ты.
У меня челюсть отвисла, а глаза полезли на лоб.
– Сколько себя помню, всегда был таким. На Земле мне дали совсем другое тело, которое ты имел возможность видеть и ненавидеть.
– Теперь понятно, почему так бесишь!
Малахий беспокойно переступил с ноги на ногу:
– Где твой билет?
Я закатил глаза и принялся шарить по карманам.
– Держу пари, что ты пил из тех бутылок и пропил крылья! Ах, бедненький и несчастный братец, как же ты скатился в тартарары?
Малахий сделал вид, что не расслышал. Ни дна ему, ни покрышки! Этот сукин сын всегда умел сдерживать свои эмоции. Что ж умение владеть собой досталось ему вместе с наследством. Меня-то уберегли от такой участи, видите ли, я всё пропью.
– У тебя бездонная яма вместо карманов?! – Взбесился он, будто сорвался с цепи. Я оторопел. Его явно волновала фотография, и он нахально выхватил её, как только она показалась в моих руках. Малахий с осуждением посмотрел на меня. Его малахитовые глаза засверкали как у бога громовержца.
– Почему так, Мэдарт? – Раздраженно спросил он. – Почему ты стал таким?
– Каким?! – Переспросил я. – Неудобным для тебя?
Он замотал головой, мол, я опять всё выворачиваю и переворачиваю с ног на голову.
– Я не просил тебя нянчиться со мной! – Вспылил я. – Я же умер! Умер, чёрт вас всех дери! Почему это всё не закончилось?!
– А ты думал, что будет так просто? – Проговорил он, сквозь зубы. – Ты думал, что после смерти всё –
– Что?! – Я покраснел от злости, замечая, как припрятывает фотографию моей супруги.
– Помнишь день моей свадьбы? – Пятясь назад, спросил он. – В пьяном угаре ты пытался пожелать нам счастья, но, увы и ах, не смог выговорить и пару фраз. Мать всю душу из-за тебя вымотала! Отец верил тебе и доверял, а ты как яд, как чума! Ты отравляешь своим присутствием жизнь, ты разносчик боли и слёз! Какого дьявола ты угнал батин грузовик и разбил его?!
Глаза Малахия сверкали. Ещё минуту и он метнёт в меня молнией.
– Ну, скажи мне, дорогой брат, кто расхлёбывал всё это дерьмо?! Кто возился со штрафами и прочими расходами?!
– Ты нашёл меня, – тихо сказал я, – чтобы забрать свои деньги?
Малахий треснул себя по лбу и покрутил у виска. Между тем я вывернул пустые карманы, – здесь банк или чековые книжки есть? Заметь, – я посмотрел по сторонам, – это мой персональный ад и тебе нет места среди неудачников!
Малахий обнажил свою ослепительную до презрения улыбку.
– Мэдарт, ты непревзойденный эгоист.
Он подошёл ко мне, я насторожился и ловким движением руки взял меня за запястье…
Летний день смешивался с придорожной пылью, оставленной от нашего грузовика. Узкая серпантинная дорога, извиваясь, убегала вдаль, создавая иллюзию бесконечного путешествия. Доехав до очередной заправки и налив полный бак, мы вновь отправились навстречу переменам застоявшейся жизни. Все мои мысли были о случившемся путешествии, о новой должности отца, что и послужила переезду из столицы в глухой пригород. Папа говорил: – это ненадолго всего лишь на пару лет, а мама впрочем, не настаивала на скором возвращении. Единственное, что её беспокоило эта моя учёба, и учёба моего младшего брата, на которую мы умудрялись опаздывать, а по правде говоря, попросту прогуливали.
Новый дом оказался лучше прежнего – огромный хоть в догонялки играй, но лучше в прятки, что мы и делали с братом, утаивая друг от друга всякие занятные безделушки. За нами теперь некому, да и некогда было смотреть. Мама целыми днями занималась какой-то вечно незавершенной уборкой, а папа пропадал допоздна, улаживая неадекватное распространение финансовых дыр. Грех при таком раскладе не прогуливать школу, но кто-то позавидовал и донёс, тем самым согрешив почище нас.
Сначала узнала мама, потом очень быстро разгневался папа, и мне с братом влетело по первое число. В такие моменты наша семья разом просвещалась, но на короткий срок. От переизбытка внезапного озарения, мы с братом превращались в послушных тружеников и тут же, задним ходом, на цыпочках проникали за стены своих комнат, где в тайне продолжали делать умный вид и складывать бумажных журавликов.