В гостях у Рема или разведчик из будущего
Шрифт:
— Пиво хорошее, а еда ещё лучше! — отозвался Губерт и, оторвав от булки большой кусок, положил на него ломтики тонко порезанного шпика. — Ммм, вкуснотища, — промычал он, хрустя французской булкой и запивая её пивом. — Ммм, и пиво просто отличное!
Шириновский кинул взгляд на стол и понял, что он может не успеть и уйти отсюда хоть и пьяным, но голодным. Вся снедь сейчас лежала перед ними, источая упоительные мясные ароматы с примесью специй и чеснока. При виде мясных деликатесов у него резко потекла слюна и захотелось
— Гм, ням-ням-ням, — рвал зубами и жевал чесночную колбасу Шольц.
— Ммм, ммм, — причмокивал губами Губерт.
Один только он дул на пену да хлопал глазами, думая про всякую дрянь. Не теряя времени, Шириновский тут же отхлебнул приятной пивной горечи и, схватив одну из колбасок, бросил её на хлеб и тоже захрустел французской булкой.
«И чего дразнят хрустом этой самой булки условных белогвардейцев, нормальная же и вкусная булка», — думал он, вгрызаясь в сделанный им бутерброд.
Первые две кружки пива и половина еды закончились довольно быстро, подарив им взамен чувство сытости, лёгкого опьянения и полного умиротворения. Пивной сад быстро заполнялся людьми, всё меньше и меньше столиков оставались свободными.
По мере того как площадка заполнялась людьми и становилось оживлённее, начинались и другие развлечения. На летнюю сцену возле здания пивной взобрались музыканты и стали развлекать публику лёгкой оркестровой музыкой.
До их столика звуки малого оркестра долетали слабо, а за сам оркестр платили повышенными сборами те, кто сидел ближе всего. Там и столик шёл дороже, и места предоставлялись более почтенной публике, чем они. В конце сада, где разместилась их компания, находились в основном те, кто не обладал большими деньгами и вёл скромный образ жизни. Ну, или нескромный, но деньгами всё равно не обладал.
Прошло два часа, принесли ещё по кружке пива, уже светлого, стало ещё веселее. Пошли всякие разговоры, пока ни о чём. О командирах, женщинах, дороговизне да отсутствии денег. Вдруг Шольц кого-то увидел.
— Смотрите, коммунисты пришли! Вон они садятся.
Оглянувшись, они заметили, как группа одетых в серую униформу ротфронтовцев занимала места за двумя столиками недалеко от сцены.
— Богатые нынче пошли коммунисты, возле сцены места занимают, наверняка им Советский Союз золотом платит, — сказал Губерт.
— Да и не только СССР, мировые сионисты тоже деньжонок подкидывают, суки! — а это уже Шольц.
— Да ну, какие сионисты?! И СССР им платить не будет за просто так. У них свои источники. Американцы помогают. Ещё банки, наверно, грабят да мутят всякие схемы с деньгами, ну, и Третий Интернационал помогает, но там, скорее, общие взносы, — Шириновский уже захмелел и поэтому выдавал, привычные знания человека двадцать первого века.
— Надо ещё пива! — бухнул Шольц, не обращая внимания на его слова, невольно переглянувшись с Губертом.
— Официант! — тут же заорал Шириновский
Официант, услышав окрик, недоумённо посмотрел на его руку и на секунду завис.
— Ты что творишь, идиот? — вскрикнул внутри головы Шириновского Маричев.
— Что? — испугался тот.
— Пальцы, ять…
— Что пальцы?!
— Пальцы не те!
— В смысле не те?!
— В коромысле, придурок! Немцы показывают большой, указательный и средний палец, а не указательный, средний и безымянный. Быстро меняй пальцы.
Шириновский тут же поменял пальцы, подняв большой, указательный и средний. Официант увидел, понял и, отвиснув, сделал знак, что сейчас принесёт три пива.
«Штирлиц никогда так не был близок к провалу, как сейчас!» — невольно подумал Шириновский, сообразив, что только что чуть не спалился. Он глянул на своих собутыльников, но они, раззадоренные выпитым пивом, заспорили о какой-то Герде. Шольц утверждал, что грудь у неё больше, чем его голова, Губерт опровергал это утверждение глумливым смехом.
Они настолько оказались поглощены своим разговором и спором, что не обратили внимания на жесты Шириновского. Оставалось радоваться тому, что ни он, ни его так называемые друзья не состояли в гестапо, да и в СС тоже.
Вскоре официант принёс их заказ и тут же получил новый, а то хмель всё ближе и ближе подбирался к разуму, туманя и так пришибленную голову, но не отказываться же пить с вновь обретёнными друзьями?! Этого ему как раз и не простят.
— Пойду отолью, — уведомил всех Губерт.
— И я с тобой, — откликнулся Шириновский, ему тоже приспичило, и приспичило сильно.
Они встали и, немного шатаясь, пошли по направлению к общественному туалету. Времени прошло уже больше трёх часов, постепенно стала опускаться вечерняя прохлада, а солнце начало свой путь к закату.
Каштаны вовсю шелестели листвой, а приглашённые кавалерами в пивной сад дамы звонко хохотали, прихлёбывая пиво и уплетая за обе розовые щёки баварские колбаски. Проходя мимо коммунистов, Губерт вдруг выкинул жест, похожий на знак «ОК», и тут же быстро переменил пальцы, выставив коммунистам здоровенный кукиш.
Коммунисты перестали веселиться и заметно напряглись, а память Меркеля-Маричева тут же подсказала смысл этих жестов Губерта. Смысл их оказался весьма простой: они мудаки, и он их имел во все места. Но едва коммунисты вскочили, как Губерт, а вслед за ним и Шириновский, юркнули в здание, направившись сразу в туалет.
Стоя у желобка, куда стекала моча, Губерт глубокомысленно изрёк:
— Они сюда не придут, разборки в туалете — это моветон, а вот как станем выходить, обязательно их встретим. Но ты не ссы, разбираться буду я, а ты голову береги.