В гостях у Рема или разведчик из будущего

Птица Алексей

Взгляд упал на коробочку, в которой лежала опасная бритва. Раскрыв коробку, достал бритву. Она оказалась фирмы Золинген и сильно бывалой, что заметно было по чуть сточенному лезвию. Всё остальное тоже имелось: помазок, стаканчик для пены, собственно мыло для бритья, кожаный ремень для заточки бритвы. Не имелось только навыков. Бритву нужно держать правильным образом и под правильным углом, и уметь бриться. Рука навык бритья помнила, но вот мозг, захваченный чужим сознанием, отказывался это признавать.

Попытавшись пару раз и располосовав себе пол-лица, Шириновский плюнул и сложил её обратно,

видно, придётся идти бриться в парикмахерскую. Действительно, бритва скорее резала кожу, чем сбривала волосы, та ещё морока… И как люди умудряются бриться этой хренью?! Проще уж саблей бриться, чем опасной бритвой! Пока возился, пока мылся и завтракал, пора уже и выходить. Натянув на себя измятую и где-то даже рваную форму, оглядел себя, вздохнул и с изрезанным бритвой лицом, пошёл на службу.

Добрался он без проблем и теперь включился в общие события. Их база штурмовиков уже кипела новостями, и хоть Шириновский опоздал на целых двадцать минут, на это никто не обратил внимания. Все разговоры шли только о вчерашней драке с коммунистами.

Штурмовики стояли группами или по двое-трое и взахлёб пересказывали друг другу подробности. Появление Шириновского тоже не осталось незамеченным.

— Эй, Август, а ты вчера был в пивном саду?

— Конечно, был. Мы там бухали с Губертом и Шольцем.

— Ага. Ясненько, пили вместе, а результат для всех получился разный. Ты вон исцарапан весь, да форма подрана, Шольца вообще замели в полицию, ну, а Губерту досталось больше всех. Он сейчас лежит в больнице, руку ему сломали, а ты цел?

— Да, вроде цел. Форму порвали, да несколько ссадин, но голова цела, так что отделался легко.

— Повезло, или беречь себя стал?

— И то, и другое. Я табуретом отбивался.

Тут Шириновский внезапно вспомнил старый советский мультфильм про попугая Кешу с его манерой подавать информацию и, что называется, с места в карьер стал рассказывать, как они попались на драку, причём рассказывать взахлёб:

— А мы, это… идём поссать, значит, а коммуняки сидят развалясь, тёлок за сиськи держат, а Франц возьми им и фак покажи! Они все такие всполошились, ты чо, типо, гонишь, говно коричневое, а мы их на хер послали и пошли себе спокойно в туалет ссать, а они зассали за нами идти, а выходим — они уже ждут. А нас двое всего, а их десять, и у всех в руках кастеты. А Франц вынимает из-за пояса вот таке-енный кинжал и под нос главному у красно-фронтовцев: гляди, говорит, ещё шаг, и я тебя проткну, как ты тёлку свою членом протыкаешь, да только я не ты, я насквозь проткну! А тот покраснел весь, стал красным, как индюк. И…

— Они и так все красные! — хохотнул кто-то из слушавших его штурмовиков.

— Ну, я и говорю, раки они варёные, придурки краснокулачные. А у меня кастет в кармане вот с такими шипами, я его бац на руку и кричу: кому жизнь не дорога, тому теперь дорога сюда! А они бац на меня, а их десять, а нас двое, а тёлки смеются, а кругом оркестр играет, а у меня ещё кобура на поясе, но пустая. Оружие же нельзя, но кобуру-то можно. Они и зассали, расступились, мы прошли и давай снова пиво дуть. Срали и мазали мы на них!

— Ну, ты даёшь! А когда это было? Там же с обеих сторон по три десятка человек махалось.

— Так

это в самом начале, мы же дальше пили, смотрим, наши подтягиваются, да патрули подошли, да и с их стороны тоже людей прибавилось. Они начали задирать наших. Слово за слово, хреном по столу, ну, и занялась кутерьма, а мы уже пьяные все в дупель, еле на ногах стоим, а тут опять кипиш, бросили тогда мы всё, подорвались со стульев, а я уже успел заплатить, и тут же в драку. Шольц впереди — и бац табуретом коммунисту по башке, тот в аут, табурет рассыпался, Шольц ножку оставил и давай работать ею, а у Франца нож уже полицейские отобрали до этого.

— Это когда? — вклинился кто-то в горячее повествование.

— Да коммунисты нажаловались, и они отобрали. Неважно это, слушайте, что дальше было. Вот мы добежали и давай драться, я табуретом отмахиваюсь, голову берегу, а они лезут дуром, кастетами машут, один как саданул меня по плечу, форму порвал, другой упал, в ногу зубами вцепился и давай рвать меня, сука. А я ему левой и по голове, голове. Бац, бац, тут меня кто-то снёс, я упал, табурет потерял, начали по мне топтаться, насилу вылез. А уже полицейские набежали, молотят всех подряд дубинками, все врассыпную, я тоже. Хух, насилу убежал. Дворами, дворами, квартала два петлял, потом в трамвай на подножку вскочил и уехал. Коммунист ещё один бежал, хотел тоже уехать на нём, так я в него плюнул на ходу, он пока стирал плевок, а трамвай уже тю-тю.

— А-ха-ха-ха! — начали смеяться над последней фразой. — Ну, ты, Август, даёшь!

— Что поделать, это не я такой, это жизнь наша такая! А наши жизни ещё понадобятся Германии. Мы, немцы, должны держаться друг друга и бороться с засильем коммунистов. Всё зло от коммунизма!

— О! А раньше ты почти и не разговаривал, больше молчал или работал кулаками.

— Что с людьми делает хороший удар по черепу! — засмеялись вокруг штурмовики.

— Смейтесь, смейтесь, а я только сильнее буду и умнее. Вы ещё узнаете, кто такой Август фон Меркель! Я добьюсь всего и добьюсь сам!

— Ладно, остынь. Молодец, что рубился наравне с остальными, тут тебе уважуха от всех.

Шириновского похлопали по плечам, одобрительно смеясь, и отстали. Он же про себя только усмехнулся. Да, разговоры разговорами, но пора бы уже завоёвывать авторитет и пробиваться в лидеры, а потом… потом уйти, но звание офицерское выслужить обязательно надо. В последующем пригодится. Короче, как у наперсточников всё делать: кручу-верчу, обмануть хочу. Тебе, себе, мне, опять мне, снова мне, может быть, мне и вновь только мне.

— Так, говорите, Шольца в полицию замели? — отвлёкся он от своих мыслей.

— Да, он там по запарке кому-то из «шупо» (охранной полиции) в морду зарядил, его повязали и увезли в участок. Не видать ему теперь карьеры в мэрии, идиоту, а ведь почти удалось от нас уйти. Но штурмовик — это призвание! Вот его и накрыло… с головой.

— А когда выпустят?

— Да хрен его знает, когда его выпустят. Посидит дней десять, поработает на общественных работах, а могут и впаять реальный срок. Тут нужно за него залог заплатить, иначе не выпустят, да и ходатайство сделать. Только кому он нужен? Вечно с ним всякие проблемы, пусть лучше сидит, может, поумнеет.