В гостях у Рема или разведчик из будущего

Владимир Вольфович Шириновский, лежал под ИВЛ. Жить ему оставалось совсем недолго. И он это прекрасно понимал. Ну, как понимал? Скорее, где-то в глубине души догадывался. Всё-таки уже два месяца в больнице, а никаких улучшений нет.

Вот и пролетела его жизнь со всеми её взлётами и падениями… Хотя падений особых у Шириновского почти не было, исключительно взлёты. Мало-помалу, начиная почти с самых низов, он упорно лез вверх, делая себя сам. Да, ему помогали. Как без этого?! Заприметили, дали немного

денег, посоветовали, как лучше себя вести и на какой электорат рассчитывать. А дальше он сам, всё сам.

'Почти как у поэта Маяковского:

ЛДПР и Шириновский — близнецы-братья!

Говоря: ЛДПР, подразумеваем Шириновского,

А под Шириновским подразумеваем — партия.'

Партия одного человека — вот он кто! Есть, чем гордиться! Жаль, но оставить партию оказалось не на кого. Все его последователи какие-то… никакие. Ни о чём! Безвольные, вялые, глупые тюфяки! В голове поочерёдно всплывали фамилии однопартийцев, но стоявшие за ними люди вызывали на лице лидера лишь гримасу отвращения или пренебрежения, реже — улыбку.

Да, перестарался, излишне на себя понадеялся. Думал, доживёт лет эдак до девяноста. А надо было искать или загодя готовить преемника из молодых! Но как-то не удосужился, не сложилось. Не судьба, как говорится!

Глаза заволокло влагой, и он закрыл их, чтобы не видеть уже давно опостылевшую ему обстановку элитного медицинского стационара. Он сейчас лежал в отдельной, наглухо закрытой палате реанимации, входить в которую имел право лишь его лечащий врач. Ну, и дежурная медсестра. Со всех сторон только стены: с трёх — глухие, с одной — прозрачная. И тишина!

К нему никого не пускали: ни родных, ни прессу, ни соратников по партии или хороших знакомых. Полная изоляция! Но не помогло… Ничего не помогло! Невольно вспомнилось последнее интервью, где он делился планами на будущее, как на своё собственное, так и партии. Да и будущее России его тоже тревожило: сроднился он с ней за эти годы как с любимой женщиной. Всё для неё, всё для неё, родимой! Но, что поделать, проклятый ковид сломил его железную волю, за пару месяцев превратив непоколебимого борца в немощного старца.

Рифма тут, правда, самая разная напрашивается… Типа: превратил в подлеца. Но нет, не таков он — сын юриста, прожжённый циник и политик, повидавший и Крым, и рым, и медные трубы с золотым напылением, чтобы опуститься до банальщины.

«Не дождётесь! Даже на том свете я покажу вам, черти полосатые, на что способен Вольфович. Не дождётесь!» — Шириновский мысленно погрозил кулаком неведомо кому и вновь устало прикрыл глаза.

А ведь сколько всего ещё не сделано! Сколько событий впереди, скорое приближение которых он буквально предвидел. Грозных событий и, можно сказать, эпохальных! Мир меняется, однако ни процесса, ни результата этих изменений он уже не увидит: уйдёт в мир иной. Ох, как жалко, как же жалко!

Гадский ковид! А ведь он вакцинировался от него. Видать, предчувствовал, не просто так опасался. Но вирус всё равно подломил его. Нашёл, проник и буквально сожрал за несколько недель!

«Подонки, мрази, ублюдки, дегенераты, нацисты! Придумали искусственно, чтобы людей на тот свет спроваживать! Но ничего, вам всё вернётся! Всё вернётся, сволочи!» — от переизбытка негативных

эмоций он снова забылся, ушёл в беспамятство.

Аппарат искусственной вентиляции лёгких, выполняя заложенную в него программу, бездушно отсчитывал последние секунды жизни больного. Никакого пиетета техника перед ним не испытывала и на знаменитого пациента ей было абсолютно по барабану, лишь бы по внутренним проводам струился поток электронов. Есть питание — работаем, нет питания — не работаем. Всё просто! Это с людьми всё сложно. Но ИВЛ о том не знал, интеллекта железка не имела. Да и не положено ей думать. Думать — это прерогатива человека, вот пусть он этим и занимается, у него голова большая!

Временами, приходя в сознание, Шириновский разговаривал с дежурной медсестрой, которая зачитывала ему письма простых людей, выражавших участие к его судьбе. Потом снова терял сознание, и врачи вновь и вновь бились за его жизнь, пытаясь реанимировать уставшее от борьбы с недугом тело.

Вынырнув в очередной раз из беспамятства, он, глядя на дежурившую у его кровати медсестру, вдруг произнёс:

— Нет счастливой жизни нигде на планете. Мы все живем на тройку. Не надо искать журавля в небе, лучше синица в руке!

Глаза его закатились, и кисть лежащей на краю кровати руки безвольно свесилась вниз.

Вбежавший в палату по сигналу медсестры врач-реаниматолог тут же бросился проверять работу сердца и лёгких. Все засуетились, и лишь ИВЛ послушно отщёлкивал секунды, вдувая кислородную смесь в пациента. Аппарат чётко выполнял вверенную ему работу, не подозревая, что в ней уже отпала всякая необходимость.

— Мы его потеряли, — буркнул медик. Выйдя из бокса, он снял защитный костюм и направился к ожидавшим новостей журналистам. Устало потёр переносицу и вновь повторил: — Мы его потеряли!

Все сразу заохали, заахали и бегом бросились по разным углам, лихорадочно набирая номера телефонов новостных редакторов и глав информационных отделов. Всё, как всегда: суета сует и всяческая суета.

— Срочно в номер: умер Шириновскин! Шириновскин умер! Дайте в ближайшую колонку новостей! Пришлите оператора! Нужен репортаж! Быстрее! — слышалось отовсюду, но для самого Шириновского это уже не имело никакого значения: он ушёл навсегда.

Душа Владимира Вольфовича, отрешившись от мелочных забот этого бренного мира, направилась туда, где нет ни времени, ни пространства. Долгий путь по тёмному туннелю, в котором она внезапно очутилась, наконец-то закончился ярким светом. И энергетический сгусток, всё время пытающийся принять форму своего последнего тела, вывалился в пронзительно-белую пустоту.

— Ну, что, Вольфыч, и ты допрыгался?

Перед Шириновским предстал до безобразия знакомый образ. Характерная желчная ухмылочка на землистом лице, с такими узнаваемыми истерическими складками у рта и обманчиво-мужественной линией скул не оставляла никаких сомнений.

— Немтсов, ты, что ли?!

— Ну, фамилий здесь нет, — уклончиво ответил ему человек. Или его душа?

Впрочем, ни этот человек, ни его душа никогда не привлекали Владимира Вольфовича. Он всегда был смешон, нелеп, скучен. Зануда и карьерист в худшем смысле этого слова.