В гостях у Рема или разведчик из будущего
Шрифт:
Здесь не будешь, сидя в бане рассказывать о проблемах немецкого народа или кричать с высоких трибун о засилье мигрантов, и при этом ничего не делать и голосовать за их завоз, тут так не прокатит и за всё спросят… Всё это Шириновский прекрасно понимал, тут он вспомнил, что слово эмигрант, в отличие от мигранта — это название людей сбежавших от Великой французской революции в другие страны. А кем по сути являлся он?
Да определённый имидж он себе тогда заработал с его помощью оттягивая на себя всех недовольных. Его эксцентричными выкрики, пользовались успехом на телевиденье, где, забалтывая насущные
Внутри гостиница имела такой же неприглядный вид, что и снаружи. Небольшая стойка, за которой сидел пожилой мужчина, была настолько потрёпанная жизнью и годами, что это было заметно даже издалека.
— Здравствуйте. Я хотел бы снять у вас номер, есть свободные?
— Есть, двухместный, трёхместный, четырёхместный.
— Гм, а одноместные есть?
— Есть, но они дороже. Полторы марки в сутки.
— Хорошо, тогда на два дня пожалуйста.
Забрав ключи от номера, Шириновский поднялся на второй этаж, где он и располагался. Обстановка в нём оказалась стандартной, стол, стул, кровать, туалет, душ и умывальник в коридоре. Сама комнатка крохотная, но зато с окном на улицу.
Оставив вещи в номере, поехал разыскивать штаб-квартиру НСДАП. По случаю выходного дня она не работала, лишь только на входе стоял скучающий одинокий эсэсовец, да внутри видимо находился ещё кто-то из охраны. Поняв, как быстро до неё добраться на общественном транспорте Шириновский поехал обратно.
Хотелось есть, причём очень сильно хотелось. Не выдержав мук голода, он спустился в небольшой ресторан при гостинице, где, заняв свободный столик, начал изучать местное меню. Ресторан оказался точно таким же, как и гостиница, старым и облезлым. Видимо дела у хозяев шли совсем плохо, что, впрочем, никак не сказалось на качестве еды. Тушёное с ранними овощами рагу оказалось выше всяких похвал, а бокал светлого баварского был под стать рагу.
Набросившись аки волк на еду, Меркель-Шириновский на время отвлёкся от окружающей обстановки. Всё же на сытый желудок веселее, чем на пустой спать ложиться, да и вообще, поесть охота. Здание штаб-квартиры НСДАП особо не поразило его воображение, видимо, они ещё не переехали в тот знаменитый особняк, что вплоть до 1945 года и являлся центральной штаб-квартирой нацистской партии. Ну да и наплевать ему глубоко на это. Интересно, что будет на курсах? Ответ на этот вопрос он узнает, не далее, как завтра.
Пока он поглощал пищу, в зал зашли две дамы, судя по их виду, довольно лёгкого поведения. Одна из них, оглядевшись, сразу направилась к нему. И нагло уставившись, попыталась сесть на соседний стул. Шириновский глянул, и увиденное ему не понравилось. Дамы оказались под стать заведению, и никакого желания к себе, кроме послать их куда подальше не вызывали.
— Фрау, у вас есть ко мне вопросы?
— Я не фрау, я фройляйн! Не хотите ли поразвлечься? Я сегодня абсолютно свободна, а в вашем номере большая кровать.
— Нет, я устал с дороги, у меня нет лишних денег, чтобы угостить вас ужином и мне ужасно хочется спать одному.
— Ну, что вы, любой мужчина, даже самый уставший, но сытый, не откажется провести время с девушкой в одной кровати. Не надо жадничать, это будет стоить весьма недорого, а я очень умелая и господин не пожалеет потраченных на меня денег.
— Господин беден и очень устал, и по этой причине прошу меня оставить в покое!
Дама, встала и презрительно оглядев его со всех сторон, презрительно бросила: — ещё один нищий пи…с.
Шириновский поперхнулся и чуть было не швырнул в наглую проститутку стакан, но вовремя сдержался. Фрау быстро отошла к подруге, что-то негромко сказала. Та тут же рассмеялась и сделав оскорбительный жест рукой, вышла вместе с ней.
— Вот, сучки! — всё настроение тут же ушло. Шириновскому хотелось вскочить и высказать всё, что он думает о них. Старые привычки всё же брали над его логикой вверх, но он сдержался во второй раз. Доев, подозвал официанта и расплатившись, ушёл в свою комнату, больше его никто не беспокоил. А с утра, он отправился в штаб НСДАП.
Главный штаб
Утром Шириновский долго смотрел на себя в зеркало и тихо проговаривал про себя: — я Август Отто фон Меркель, я Август Отто фон Меркель, — и так несколько раз. Прошлая жизнь тянула его обратно, мешая превратится в того, кем он был сейчас. Словно старая кожа, она с неохотой, рванными изломанными кусками слезала с его души и ума.
Все эти месяцы, он ткал своим умом и сознанием новую маску, ту, с которой теперь предстояло жить и работать. Каждый человек с самого рождения плетёт невесомые нити этой маски. С годами она становится плотнее и изощрённее, пока полностью не ляжет на лицо, изменив его подчас до неузнаваемости.
И только в глубокой старости, она даёт трещину. Лопаясь, расползаясь на части, она начинает покидать лицо, обнажая истинную человеческую сущность, ту, что он получил с рождения и выработал в процессе жизни. Бывает так, что всем известный добряк, на самом деле оказывается циником и последней сволочью, а нелюдимый и на словах жестокий человек, на деле оказывается добродушным и мягкотелым. В жизни случается всякое, ведь жизнь прожить — не море переплыть… Лишь только дети и старики могут не заботиться о масках, лишь они.
Всем людям во взрослой жизни приходится создавать и одевать маски, а некоторым и по нескольку раз подряд. И самым, наверное, одиозным из них и был Владимир Вольфович Шириновский.
Сейчас он застыл, смотрясь в себя в небольшое овальной форме зеркало, что висело в гостиничной комнатёнке. Смотрел и не узнавал себя, смотрел и пытался разглядеть в себе то, что он видел семь десятков лет, но нет, ничего общего, абсолютно ничего.
Его передёрнуло от осознания этого, к голове резко прилила кровь, подогнанная отчаяньем и противоречивыми эмоциями. Сознание поплыло, ему резко поплохело, отчего сам того не осознавая, он шагнул назад к кровати и запнувшись, буквально рухнул на неё. В голове закружились безумным хороводом разные видения, накатила новая волна дурноты. Он попытался встать, и не смог. Желудок резко скрутило, к горлу подступила тошнота и его вывернуло в пароксизме рвоты.