В гостях у турок

Лейкин Николай Александрович

Подъзжая къ Константинополю, близь пристани Кендили турокъ сидлъ уже въ барашковой шапк Николая Ивановича, а тотъ въ феск турка и называлъ его Махмудомъ Магометычемъ.

Вечерло. Садилось солнце и косыми своими лучами золотило постройки на берегахъ. Становилось сыро. Евнухъ давно уже ушелъ въ каюту, но тройственная компанія ничего этого не замчала. Карапетъ и Николай Ивановичъ забыли даже Глафиру Семеновну, но передъ самымъ Константинополемъ она напомнила имъ о себ, и только что пароходъ отчалилъ отъ пристани Скутари и направился къ европейскому берегу, показалась на палуб въ сопровожденіи евнуха. Увидавъ

бутылки и стаканы, стоявшіе передъ мужемъ, она вспыхнула и стала швырять ихъ въ море. Турокъ разинулъ ротъ отъ удивленія и не зналъ, что ему длать. Видя ее въ сопровожденіи евнуха, онъ ее принялъ сначала за турецкую даму и заговорилъ съ ней по-турецки въ строгомъ тон, но когда армянинъ объяснилъ ему, что это жена ихъ собутыльника, умолкъ и поклонился.

— Глашенька! Глашенька! Матушка! Голубушка! Зачмъ такъ строго? — бормоталъ коснющимъ язикомъ Николай Ивановичъ, испугавшійся разсвирпвшей супруги.

— Надо строго! Безъ этого нельзя съ пьяницами! — отвчала она, схватила опроставшійся подносъ и его швырнула въ море.

Николай Ивановичъ умолкъ. Присмирлъ и турокъ. Онъ тотчасъ-же отдалъ барашковую шапку Николаю Ивановичу, а отъ него взялъ свою феску, отвелъ армянина въ сторону и спрашивалъ его по-турецки:

— Неужели всегда такъ поступаютъ русскія дамы съ своими мужьями?

Армянинъ сообщилъ турку что-то въ оправданіе Глафиры Семеновны и сообщилъ его вопросъ Николаю Ивановичу. Тотъ отвчалъ:

— Переведи ему, что по-русски это называется: удила закусила.

А пароходъ входилъ уже въ заливъ Золотого Рога.

— Можешь-ли на своихъ ногахъ дойти хоть до верхней площадки моста? — строго спросила мужа Глафира Семеновна.

— Душечка, я хоть по одной половниц пройду… Даже хоть по канату… Я ни въ одномъ глаз.

Онъ поднялся со скамейки, покачнулся и снова шлепнулся на нее. Жена только покачала головой.

Передъ армяниномъ стоялъ слуга и требовалъ расчитаться.

— Давай сюда, дюша мой, золотой меджидіе, — обратился армянинъ къ Николаю Ивановичу и, получивъ деньги, сталъ расчитываться съ слугой.

Слуга кланялся и просилъ бакшишъ у Николая Ивановича.

— Дай ему серебряный меджидіе и пусть онъ поминаетъ петербургскаго потомственнаго почетнаго…

Николай Ивановичъ не договорилъ своего званія. Языкъ отказывался ему служить.

Вотъ и Константинополь. Причалили къ пристани у Новаго моста.

— Ну-съ… Ползите наверхъ, — обратилась Глафира Семеновна къ мужу. — А вы, господинъ хозяинъ, можете нанять намъ извозчика и доставить насъ къ себ на квартиру? А то прикажите матросу.

— Я, мадамъ, барыня-сударыня, все могу… Я, дюша мой, совсмъ не пьянъ, — уврялъ Карапетка. — Я, сердце мой…

Онъ взялъ Николая Ивановича подъ руку и сталъ выводить на пристань.

Черезъ минуту они хали по мосту въ коляск. Армянинъ сидлъ на козлахъ. Супруги хали молча. Николай Ивановичъ дремалъ. Но передъ самымъ домомъ, гд они жили, Глафира Семеновна сказала армянину:

— Завтра мы узжаемъ въ Россію, но сегодня вечеромъ, если только вы хоть на каплю вина будете соблазнять моего мужа, я вамъ глаза выцарапаю. Такъ вы и знайте! — закончила она.

ХСVІ

Извозчичья коляска, запряженная парою хорошихъ лошадей въ шорахъ, спускалась

по убійственной изъ крупнйшаго камня мостовой къ морскому берегу. Въ коляск, нагруженной баульчиками, корзинками, саквояжами, подушками, завернутыми въ пледы и завязанными въ ремни, сидли супруги Ивановы. Между собой и мужемъ Глафира Семеновна поставила дв шляпныя кордонки одна на другую, сидла отвернувшись отъ него, по прежнему была надувшись и не отвчала на его вопросы. На козлахъ, рядомъ съ кучеромъ, но спиной къ нему, свсивъ ноги въ сторону колесъ, помщался армянинъ Карапетъ и придерживалъ рукой внушительныхъ размровъ сундукъ супруговъ, тоже взгроможденный на козлы. Супруги Ивановы покидали Константинополь и хали на пароходы, отправляющемся въ Одессу. По дорог попадались имъ носильщики въ одиночку и попарно, матросы, вьючные ослы и лошади, остромордыя, грязныя собаки.

— Прощай Константинополь! Прощайте константинопольскія собаки! — проговорилъ Николай Ивановичъ. — Кошекъ я здсь у васъ совсмъ не видалъ, обратился онъ къ Карапету.

— Нельзя здсь кошкамъ быть, эфендимъ, — отвчалъ армянинъ. — Какъ кошки появятся — сейчасъ собаки ихъ съдятъ.

Показалось блое каменное двухъ-этажное зданіе Русскаго Общества Пароходства и Торговли съ русской вывской на немъ. Николай Ивановичъ опять произнесъ:

— Русскимъ духомъ запахло. Прощай Стамбулъ!

Глафира Семеновна съ неудовольствіемъ крякнула, сморщилась и закусила губу.

— Очень скоро, эфендимъ, дюша мой, узжаешь, началъ Карапетъ. — Много хорошаго мста еще не видалъ. Не видалъ Принцевы острова, не видалъ гулянье на Сладкаго Вода.

— Аминь ужъ теперь… Ничего не подлаешь. Вонъ у меня мать командирша-то скоро собралась, былъ отвтъ.

Молчавшая до сего времени Глафира Семеновна сочла на нужное огрызнуться.

— Пожалуйста, не задирайте меня. Будьте вы сами по себ, а я буду сама по себ.

— Да я и не задираю, я только съ Карапетомъ разговариваю.

— Съ армянски наши купцы я тебя, дюша мой, не познакомилъ, а какого теплаго люди есть! — сожаллъ Карапетъ.

— А для какой нужды хотли вы познакомить его съ армянами, — позвольте васъ спросить? — опять вмшалась въ разговоръ Глафира Семеновна. — чтобы онъ до того съ ними здсь пьянствовалъ, что я его безъ головы въ Россію повезла-бы?

— Зачмъ, барыня-сударыня, безъ голова? Карапетъ ой-ой какъ бережетъ свои гости!.. Позволь тебя спросить, дюша мой, мадамъ: надулъ тебя Карапетъ? Надулъ Карапетъ твоего мужъ? Карапетъ честнаго армянинъ! — воскликнулъ Карапетъ и на высот козелъ ударилъ себя кулакомъ въ грудь.

Экипажъ остановился около деревяннаго помоста, ведущаго къ вод. Супруги начали выходить. Армянинъ соскочилъ съ козелъ и расчитывался съ извозчикомъ. Ихъ окружили носильщики, хватали изъ коляски ихъ вещи, кричали, показывали свои нумерныя бляхи. «Онинджи! Игирминджи! Докузунджу!» выкрикивали они свои нумера, а одинъ изъ нихъ, взваливши на плечи ихъ сундукъ, крикнулъ по-русски: «семь, эфендимъ».

Оказалось, что по помосту, ведущему къ пристани, вещи супруговъ тащили пять человкъ. Глафира Семеновна шла за ними. Николай Ивановичъ и Карапетъ остались одни около извозчика. Карапетъ оглядлся по сторонамъ, вытащилъ изъ кармана неполную полубутылку коньяку, сунулъ ее въ руки Николая Ивановича и поспшно сказалъ: