В гостях у турок
Шрифт:
Николай Ивановичъ не ошибся. Глафира Семеновна умылась и надла на себя ночную кофточку съ кружевами и прошивками, а «келнеръ» все еще не являлся. Пришлось звонить вторично. Николай Ивановичъ подошелъ къ окну, выходившему на улицу. Улица была пустынна, хотя передъ окномъ на противоположной сторон были два магазина съ вывшанными на нихъ шерстяными и бумажными матеріями. Только прикащикъ въ пиджак и шляп котелкомъ мелъ тротуаръ передъ лавкой, да прошла баранья шапка въ куртк и опанкахъ, съ коромысломъ на плеч, по концамъ котораго
— Посмотри, посмотри, Глаша, живыхъ птицъ, привязанныхъ за ноги, тащатъ! крикнулъ Николай Ивановичъ жен и прибавилъ:- Вотъ гд обществу-то покровительства животнымъ надо смотрть!
— Ахъ, варвары! воскликнула Глафира Семеновна, подойдя къ окну.
— Да, по всему видно, что это срый, не полированный народъ. — Нy, убей ихъ, а потомъ и тащи. А то безъ нужды мучить птицъ! Однако, кельнеръ-то не показывается.
Николай Ивановичъ позвонилъ въ третій разъ. Явилась черноглазая горничная съ копной волосъ на голов, та самая, что вчера стлала блье на постель.
— Собарица? спросилъ ее Николай Ивановичъ.
— Собарица, кивнула та. — Што вамъ е по воли? Заповедите. (То есть: что вамъ угодно? Прикажите).
— Ужасно мн нравится это слово — собарица, улыбнулся Николай Ивановичъ жен.
— Ну, ну, ну… сморщила брови Глафира Семеновна — прошу только на нее особенно не заглядываться.
— Какъ теб не стыдно, душечка! пожалъ плечами Николай Ивановичъ.
— Знаю я, знаю васъ! Помню исторію въ Париж, въ гостинниц. Это только у васъ память коротка.
— Мы, милая собарица, звали кельнера, а не васъ, обратился къ горничной Николай Ивановичъ.
— Вотъ ужъ ты сейчасъ и «милая», и все… поставила ему шпильку жена.
— Да брось ты. Какъ теб не стыдно! Съ прислугой нужно быть ласковымъ.
— Однако, ты не называлъ милымъ вчерашняго эфіопа!
— Кафе намъ треба, кафе. Два кафе. Скажите кельнеру, чтобы онъ принесъ намъ два кафе съ молокомъ. Кафе, молоко. масло, хлбъ, старался сколь можно понятливе отдать приказъ Николай Ивановичъ и спросилъ:- Поняли?
— Кафе, млеко, масло, хлбъ? Добре, господине, поклонилась горничная и удалилась.
— Сейчасъ мы напьемся кофею, однемся и подемъ осматривать городъ, сказалъ Николай Ивановичъ жен, которая, все еще надувши губы, стояла у окна и смотрла на улицу.
— Да, но только надо будетъ послать изъ гостинницы за извощикомъ, потому вотъ ужъ я сколько времени стою у окна и смотрю на улицу — на улиц ни одного извощика, отвчала Глафира Семеновна.
— Пошлемъ, пошлемъ. Сейчасъ вотъ я позвоню и велю послать.
— Только ужъ пожалуйста не вызывайте этой собарицы!
— Позволь… Да кто-же ее вызывалъ? Она сама явилась.
— На ловца и зврь бжитъ. А ты ужъ сейчасъ и улыбки всякія передъ ней началъ расточать, плотоядные какіе-то глаза сдлалъ.
— Оставь пожалуйста. Ахъ, Глаша, Глаша!
Показался кельнеръ и принесъ
— Ну, вотъ, что на нмецкій манеръ, то они здсь отлично подаютъ, проговорилъ Николай Ивановичъ, усаживаясь за столъ. — Вотъ что, милый мужчина, обратился онъ къ кельнеру:- намъ нужно извощика, экипажъ, чтобы хать. Такъ вотъ приведите.
— Экипаже? Има, има, господине! — и кельнеръ заговорилъ что-то по сербски.
— Ну, довольно, довольно… Понялъ и уходи! махнулъ ему Николай Ивановичъ.
Черезъ часъ Николай Ивановичъ и разряженная Глафира Семеновна сходили по лстниц въ подъздъ, у котораго ихъ ждалъ экипажъ.
XII
— Помози Богъ! — раскланялся швейцаръ съ постояльцами.
— Добро ютро! — робко произнесъ малецъ въ опанкахъ, который былъ въ подъзд около швейцара.
Затмъ швейцаръ попросилъ у Николая Ивановича на нмецкомъ язык дать ему визитную карточку, дабы съ нея выставить его фамилію на доск съ именами постояльцевъ. Николай Ивановичъ далъ.
— Никола Ивановичъ Ивановъ, прочелъ вслухъ швейцаръ и спросилъ:- Экселенцъ? (То есть: превосходительство)?
— Какое! — махнулъ рукой Николай Ивановичъ. — Простой русскій человкъ.
— Эфенди? — допытывался швейцаръ. — Официръ? Съ Петроградъ?
— Ну, пусть буду эфенди съ Петроградъ.
Экипажъ, который ждалъ супруговъ у подъзда, былъ та же самая карета, въ которой они пріхали въ гостинницу со станціи, на козлахъ сидла та-же баранья шапка въ длинныхъ усахъ, которая вчера такъ долго спорила съ Николаемъ Ивановичемъ, не принимая русскаго рубля. Увидавъ карету и возницу, супруги замахали руками и не хотли въ нее садиться.
— Нтъ, нтъ! Что это за экипажъ! Неужто вы не могли лучшего намъ припасти! — закричалъ Николай Ивановичъ, обращаясь къ швейцару. — И наконецъ, намъ нужно фаэтонъ, а не карету. Мы демъ смотрть городъ. Что мы увидимъ изъ кареты? Приведи другой экипажъ.
— Не на другой.
— Какъ: не на? Намъ нуженъ открытый экипажъ, фаэтонъ.
— Будетъ фаэтонъ, — сказалъ возница, слыша разговоръ, соскочилъ съ козелъ и сталъ превращать карету въ фаэтонъ, такъ какъ она изображала изъ себя ландо, въ нсколькихъ мстахъ связанное по шарнирамъ веревками. Онъ вынулъ ножъ, перерзалъ веревки и сталъ откидывать верхъ.
— Добре буде. Изволите ссти, — сказалъ онъ наконецъ. сдлавъ экипажъ открытымъ.
Супруги посмотрли направо и налво по улиц, экипажа другого не было, и пришлось садиться въ этотъ.
Экипажъ помчался, дребезжа гайками и стеклами.
— Куда возити? обратился къ супругамъ извощикъ.
— Семо и овамо, отвчалъ Николай Ивановичъ, припоминая старославянскія слова и приспособляясь къ мстному языку. — Смотрть градъ… Градъ вашъ видити… улицы, дворецъ.
— Градъ позити? Добре, господине.