В гостях у турок
Шрифт:
Баранья шапка слушала и хлопала глазами.
— Не понялъ. Вотъ поди-жъ ты, кажись ужъ настоящіе славяне, а по русски иное совсмъ не понимаютъ, сказалъ Николай Ивановичъ жен. — Ясти, ясти… Азъ ясти хощу… началъ онъ ломать языкъ, обратясь снова къ шапк, раскрылъ ротъ и показалъ туда пальцемъ.
— Има, господине… кивнула шапка.
— Да что има-то? Карта есть? Принеси карту кушанья и винъ!
— Одна, господине… Упутъ… (т. е. сейчасъ) поклонилась шапка и исчезла.
Супруги начали приготовляться
— Кто тамъ? Погоди! Карту потомъ подашь. Прежде дай помыться! крикнулъ Николай Ивановичъ, думая, что это баранья шапка съ картой кушаній, и снялъ съ себя пиджакъ.
Стукъ повторился.
— Говорятъ теб, подожди! Не умрешь тамъ.
Николай Ивановичъ снялъ рукавчики и сталъ намыливать себ руки. Стучать продолжали.
— Врешь, врешь! Надъ тобой не каплетъ, отвчалъ Николай Ивановичъ и началъ мыть лицо.
Стукъ усиливался и бормотали два голоса.
— Вотъ неймется-то! Ну, прислуга! Ломятся да и шабашъ!
Николай Ивановичъ наскоро смылъ мыло съ лица и пріотворилъ дверь. Въ корридор стоялъ извощикъ, которому не заплатили еще денегъ за привозъ съ желзнодорожной станціи. Его привелъ носастый войникъ, который халъ на козлахъ.
— Батюшки! Извощику-то мы и забыли въ попыхахъ заплатить деньги! воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Но ты здсь, эфіопская морда, зачмъ? обратился онъ къ войнику.
Бормоталъ что-то по сербски извощикъ, бормоталъ что-то и войникъ, но Николай Ивановичъ ничего не понималъ.
— Сейчасъ. Дай мн только утереться-то. Видишь, я мокрый, сказалъ онъ извощику и показалъ полотенце. — Глаша! Чмъ я съ извощикомъ расчитаюсь? У меня ни копйки сербскихъ денегъ, обратился онъ къ жен, которая плескалась въ чашк.
— Да дай ему рубль, а онъ теб сдачи сдастъ. — Неужто ужъ сербы-то нашего рубля не знаютъ? Вдь братья славяне, отвчала Глафира Семеновна.
Николай Ивановичъ отерся полотенцемъ, досталъ рублевую бумажку, и подойдя съ полуотворенной двери, сказалъ извощику:
— Братушка! Вотъ теб нашъ русскій рубль. У меня нтъ сербскихъ денегъ. Возьмешь рубль?
Извощикъ посмотрлъ на протянутую ему рублевую бумажку и отмахнулся.
— Айа, айа. Треба три динары (т. е. нтъ, нтъ. Надо три динара), сказалъ онъ.
— Фу, ты лшій! Да если у меня нтъ динаровъ! Ну, размняешь завтра на свои динары. Три динара… Я теб больше даю. Я даю рубль. Твой динаръ — четвертакъ, а я теб четыре четвертака даю! Бери ужъ безъ сдачи. Чортъ съ тобой!
Опять протянута рублевая бумажка, Опять замахалъ руками извощикъ, попятился и заговорилъ что-то по-сербски.
— Не беретъ, черномазый, отнесся Николай Ивановичъ къ жен. — Вотъ они братья-то славяне! Даже нашего русскаго рубля не знаютъ. Спасали, спасали ихъ, а они отъ русскаго рубля
— Да дай ему гульденъ. Авось, возьметъ. Вдь на станціи австрійскими деньгами расчитывался-же, сказала Глафира Семеновна, обтирая лицо, шею и руки полотенцемъ.
— Да у меня и гульдена нтъ. Въ томъ-то и дло. что я на станціи вс австрійскія деньги роздалъ.
— У меня есть. Два гульдена осталось. Вотъ теб.
И Глафира Семеновна подала мужу новенькій гульденъ.
— Братушка! А гульденъ возьмешь? спросилъ Николай Ивановичъ извощика, протягивая ему монету.
Тотъ взялъ гульденъ и сказалъ:
— Малко. Іоштъ треба. Се два съ половина динары…
— Мало ему. Нтъ-ли у тебя хоть сколько нибудь австрійской мелочи? спросилъ Николай Ивановичъ.
Глафира Семеновна подала ему нсколько никелевыхъ австрійскихъ монетокъ. Николай Ивановичъ прибавилъ ихъ къ гульдену.
— Захвалюемъ, господине, поблагодарилъ извощикъ, поклонившись, и тотчасъ же подлился деньгами съ войникомъ, передавъ ему мелочь.
— Глаша! Вообрази! Почтенный носатый войникъ и съ извощика нашего сорвалъ халтуру! воскликнулъ Николай Ивановичъ.
— Да что ты! Вотъ ярыга-то! Славянинъ-ли ужъ онъ? Можетъ быть жидъ, выразила сомнніе супруга и стала со свчкой оглядывать постель. — Все чисто, сказала она, заглядывая подъ коверъ. — Мягкій тюфякъ на пружинахъ и хорошее одяло.
Вскор явился владлецъ бараньей шапки, на этотъ разъ уже безъ шапки и перемнивъ замасленный срый пиджакъ на черный. Онъ внесъ въ комнату лампу, поставилъ ее на столъ и положилъ около нея тетрадку, составляющую репертуаръ кушаній и винъ ресторана, находящагося при гостинниц Престолонаслдника.
— А! и карточку принесъ, братушка! Ну, спасибо. Захвалюемъ… произнесъ Николай Ивановичъ, запомня часто слышимое имъ слово, и сталъ перелистывать книжку.
Книжка была рукописная. Кушанья были въ ней: названы по нмецки, по сербски, но написаны преплохимъ почеркомъ.
— Ну-съ, будемъ читать. Не знаю только, разберемъ ли мы тутъ что нибудь, сказалъ онъ.
— Да не стоитъ и разбирать, отвчала Глафира, Семеновна. — Все равно, кром бифштекса я сть ничего не буду. Бифштексъ съ картофелемъ и чаю… Чаю до смерти хочу. Просто умираю.
— Не хочешь-ли, можетъ быть, предварительно квасу? предложилъ Николай Ивановичъ. — Квась ужъ наврное въ славянской земл есть.
— Пожалуй. Кисленькаго хорошо. Ужасная у меня посл этого переполоха съ полицейскимъ солдатомъ жажда явилась… Знаешь, я не на шутку тогда испугалась.
— Еще бы не испугаться! Я самъ струсилъ.
— Ну, да ты-то трусъ извстный. Ты везд… Есть у васъ квасъ? Славянскій квасъ? спросила Глафира Семеновна человка принесшаго карту.
Тотъ выпучилъ глаза и не зналъ, что отвчать.