В гостях у турок

Лейкин Николай Александрович

— Еще-бы за эдакую прислугу да что нибудь ставить!

— Но зато за отопленіе цлый динаръ поставленъ.

— Какъ за отопленіе? Мы даже и не топили.

— А давеча утромъ-то малецъ въ опанкахъ связку дровъ притащилъ — вотъ за это и поставлено. «Ложенье» по ихнему. Тутъ въ счет по-сербски и по-нмецки. «Хицунгъ — ложенье». Ну, да чертъ съ ними! Только-бы поскоре выбраться отсюда. Я черезъ часъ заказалъ карету Подемъ на желзную дорогу пораньше и поужинаемъ тамъ въ буфет. Авось, хоть въ желзнодорожномъ-то буфет насъ получше покормятъ!

Поздъ, отправляющійся въ Софію и Константинополь, приходилъ въ Блградъ въ девять

часовъ съ половиной, а супруги въ семь часовъ узжали ужъ на желзную дорогу. Вытаскивать въ карету ихъ багажъ явился весь штатъ гостинничной прислуги и, что удивительно, даже тотъ «кельнеръ», котораго Николай Ивановичъ не могъ къ себ дозвониться, суетился на этотъ разъ больше всхъ. Онъ оттолкнулъ «собарицу» отъ Глафиры Семеновны, сталъ ей надвать калоши, вырвалъ изъ рукъ у Николая Ивановича трость и зонтикъ и потащилъ ихъ съ лстницы. Карета была что вчера и сегодня днемъ, на козлахъ сидлъ тотъ же длинноусый возница въ бараньей шапк. Прислуга отъ усердія буквально впихивала супруговъ въ карету. Наконецъ, вс протянули руки пригоршнями и стали просить бакшишъ. Виднлись съ протянутыми руками лица, совершенно незнакомыя супругамъ. Николай Ивановичъ, намнявшій уже въ дорогу никелевыхъ монетокъ по десяти пара, сталъ раздавать по три, четыре монетки въ руку, а швейцару сунулъ динаръ, за что тотъ наградилъ его превосходительствомъ, сказавъ:

— Захвалюемъ, екселенцъ!

— Гайда! крикнулъ возниц кельнеръ, когда раздача кончилась, и лошади помчались.

Карета хала по знакомымъ со вчерашняго дня улицамъ. Было всего только семь часовъ, а ужъ магазины и лавки были вс заперты. Въ окнахъ обывательскихъ домовъ была почти повсюду темнота и только открытыя кафаны (т. е. кофейни) свтились огнями.

Вотъ и станція желзной дороги. Карета остановилась. Дверцу ея отворили и передъ супругами предсталъ носатый полицейскій войникъ, сопровождавшій ихъ вчера на козлахъ отъ станціи. до гостинницы.

— Пемози Богъ! привтствовалъ онъ ихъ, улыбаясь, и протянулъ въ карету руки за багажомъ.

XVII

Полицейскій войникъ перетащилъ весь ручной багажъ супруговъ Ивановыхъ изъ кареты, и супруги въ ожиданіи позда расположились въ станціонномъ буфет за однимъ изъ столиковъ. Помщеніе буфета было очень приличное, на европейскій манеръ, отдланное по стнамъ рзнымъ дубомъ. На стойк были выставлены закуски, состоявшія изъ консервовъ въ жестянкахъ, сыръ, ветчина; но въ горячихъ блюдахъ, когда супруги захотли поужинать, оказался тотъ-же недостатокъ, что и вчера въ гостинниц Престолонаслдника. Кельнеръ въ гороховаго цвта пиджак и въ гарусномъ шарф на ше представилъ карту съ длиннйшимъ перечнемъ кушаній, но изъ горячаго можно было получить только овечье мясо съ рисомъ, да сосиськи, чмъ и прищлось воспользоваться. Овечье мясо, впрочемъ, было не подогртое, свже изжаренное и въ мру приправлено чеснокомъ.

Желзнодорожный буфетъ былъ почти пустъ, пока супруги ужинали. Только за однимъ еще столикомъ сидли два бородача и усачъ и пили пиво. Усачъ былъ хозяинъ буфета. Онъ оказался сносно говорящимъ по-русски и, когда супруги Ивановы поужинали, подошелъ къ нимъ и справился, куда они дутъ.

— Ахъ, вы говорите по-русски? обрадовался Николай Ивановичъ. — Въ Софію, въ Софію мы демъ. Посмотрли сербовъ, а вотъ теперь демъ болгаръ посмотрть.

— Если вы дете до Софья, сказалъ буфетчикъ;- то на статіонъ вы никакой

кушанья не получите, а потому молимо взять съ собой что нибудь изъ моего буфетъ.

— А когда мы прідемъ въ Софію?

— Заутра посл поздне (т. е. полудня). Въ дна часъ.

Въ поясненіе своихъ словъ буфетчикъ показалъ одинъ указательный палецъ.

— А если такъ рано прідемъ, то зачмъ намъ да? Мы ужъ поужинали, отвчала Глафира Семеновна. — Да у меня даже сыръ и хлбъ есть.

Но Николай Ивановичъ запротестовалъ.

— Нтъ, нтъ, безъ ды нельзя отправляться, тмъ боле, что насъ предупреждаютъ, что на станціяхъ ничего не найдешь, сказалъ онъ. — Утромъ проснемся рано и сть захочется. Ну, что вы имате? Говорите. Курица жареная есть? Кокошъ… по сербски. Есть холодная жареная кокошъ?

— Есте, есте, господине.

— Не на деревянномъ масл жареная? Не на оливковомъ?

— Нтъ, нтъ, господине.

— Ну, такъ вотъ тащи сюда жареную курицу да заварите намъ въ нашемъ чайник нашего чаю. Глаша! Давай чайникъ.

И опять извлеченъ завязанный въ подушкахъ металлическій дорожный чайникъ.

Принесена жареная курица, приготовленъ для дороги чай и Николай Ивановичъ началъ расчитываться съ хозяиномъ за ужинъ и за взятую въ дорогу провизію сербскими кредитными билетами, какъ вдругъ подошелъ къ нему словно изъ земли выросшій полицейскій войникъ и сталъ его звать съ собой, повторяя слова «касса» и «билеты».

— А! Отворили ужъ кассу! Ну, пойдемъ брать билеты. А ты, Глаша, тутъ посиди, сказалъ Николай Ивановичъ и направился за войникомъ.

— Николай! Николай! Только ты, Бога ради, не ходи съ нимъ никуда дальше кассы, а то онъ тебя куда-нибудь завести можетъ, испуганно сказала Глафира Семеновна. — Я все еще за вчерашнюю таможенную исторію боюсь.

— Ну, вотъ, выдумай еще что-нибудь!

Николай Ивановичъ ушелъ изъ буфета и довольно долго не возвращался. Глафира Семеновна начала уже не на шутку тревожиться объ муж, какъ вдругъ онъ появился въ буфет и, потрясая рукой съ билетами и квитанціей отъ сданнаго багажа, восклицалъ:

— Нтъ, каковы подлецы!

— О, Господи! Въ полицію тебя таскали? Ну, такъ я и знала! въ свою очередь воскликнула Глафира Семеновна. — Да прогони ты отъ себя этого мерзавца! Чего онъ по пятамъ за тобой шляется!

— Войникъ тутъ не причемъ. Нтъ, каковы подлецы! продолжалъ Николай Ивановичъ, подойдя уже къ столу. — Ни за билеты, ни за багажъ не берутъ сербскими деньгами, которыя я давеча вымнялъ у жида.

— Это сербскими-то бумажками? спросила Глафира Семеновна.

— Да, да… Золотомъ имъ непремнно лодай. И правила показываютъ. «Билеты проздные мы, говоритъ, только за золото продаемъ». Принужденъ былъ имъ заплатить въ касс французскимъ золотомъ. Еще хорошо, что нашлось. А не найдись золота — ну, и сиди на бобахъ или позжай обратно въ гостинницу.

— А много у тебя этихъ сербскихъ бумажекъ еще осталось?

— Рублей на пятьдесятъ будетъ. Гд ихъ теперь размняешь!

— Ну, въ Софіи размняешь. Или не размняетъ-ли теб буфетчикъ?

Бумажки были предложены буфетчику, но тотъ отказался размнять, говоря, что у него такого количества золота нтъ.

— Ты говоришь, въ Софіи размняютъ, сказалъ Николай Ивановичъ жен. — Ужъ ежели ихъ здсь не везд берутъ, такъ какъ-же ихъ въ Софіи возьмутъ! Софія совсмъ другое государство.

— Ну, вотъ… Т-же братья-славяне. Мняла какой-нибудь наврное размняетъ.